— Я не просил показывать.
— После Глаши ты — самый близкий мне человек. В этом мире, в этот момент… Я отлично знаю, что соблазн завладеть моим богатством никогда не овладеет тобой настолько, чтобы ты потерял честь. И когда я сегодня показывал тебе мои сбережения, я внимательно следил за тобой.
— Я прошел испытание?
— Опять этот задиристый тон! Впрочем, не исключаю, что на твоем месте я вел бы себя так же. Человек ищет защиты от неприятной или необычной обстановки.
— Давайте договоримся, Сергей Серафимович. Я ничего не видел и обо всем забыл. Даю вам честное слово.
— Очень мило. Во-первых, ты ничего не забыл, и я не хочу, чтобы ты забывал. Во-вторых, ты не до конца меня понял…
Сергей Серафимович сделал паузу и вдруг задал вопрос, в котором звучала просьба:
— Лучше было бы сделать это завтра, но ты ведь спешишь?
— Да, — сказал Андрей, — мне надо в Симферополь.
Он испугался, что отчим станет допытываться, с какой целью он спешит домой. Тогда придется что-то придумывать, а он не придумал заранее, и отчим сразу догадается, что Андрей лжет.
— Что же, не могу спорить. Надеюсь, ты проведешь ночь здесь и не пойдешь пешком через горы?
Отчим говорил серьезно, словно в самом деле верил, что Андрей собирается ночью идти в Симферополь, и в этой подчеркнутой серьезности была издевка, которую Андрей постарался не замечать. И напоминание о детском поступке, который, оказалось, не был забыт.
— Я уеду утром, — сказал Андрей.
— Тогда перенесем наш разговор на июнь следующего года.
— На июнь?
— Допускаю, что ты вряд ли найдешь время посетить меня на рождественских каникулах, поэтому жду тебя сразу после весенних экзаменов. Но не позже. Ни в коем случае не позже.
— Ждете катаклизмов?
— Я уверен в катаклизмах, — сказал Сергей Серафимович.
Он глубоко затянулся, и красные искры вырвались из трубки.
— Хорошо, — сказал Андрей.
— Глаша тебе даст денег на дорогу, — сказал Сергей Серафимович.
— Спасибо.
— Вот вроде и все. Ты хотел что-то еще спросить?
— Нет.
— Неправда, Андрюша. Ведь главной причиной, как я понимаю, твоего неожиданного вторжения в мой кабинет, когда ты так испугал моего друга Федора…
— Господина Теодора?
— Вот именно. Тебе не понравилось то действо, которое мы тут устроили. Не так ли?
— Зачем это было?
— Эта комедия была нужна нам для цели достойной.
— Может быть. Я же ничего не сказал.
— Тогда считай, что мы с ним карбонарии, которые таким образом смогли выведать настроения и мнения правящей фамилии.
— Вы не хотите говорить со мной серьезно.
— Нет, не хочу. Между делом ты ничего не поймешь. Глаша рассказала мне о поступке твоего друга…
— Он пошутил.
— Это безобразие, — вдруг рассмеялся Сергей Серафимович. — Хватать за коленку Великую княжну! С ума сойти! Ну и друзья у тебя, Андрюша!
— Он мне не друг. Он приятель по гимназии.
— Не спеши отрекаться. Еще не прокричал петух.
Андрей глядел вниз. Огоньков было куда меньше, чем вечером. Только выделялась цепочкой искр набережная да светились иллюминаторы парохода, что швартовался у мола.
Большая ночная бабочка ударилась о фонарь так, что он закачался, спланировала вниз и уселась на рукав Сергею Серафимовичу.
— Ты все забыл? — спросил отчим.
Андрей пригляделся к бабочке. Толстое мохнатое тело, пеструшкины крылья чуть ли не в пядь.
— Церура винула, — сказал Андрей. Вернее, сказал его язык — он сам не думал, что помнит название этой редкой хохлатки.
— Правильно, большая гарпия. Чудесный экземпляр. У меня в коллекции куда хуже.
Бабочка лениво взмахнула крыльями и поползла по рукаву, набирая разбег. Потом сорвалась и полетела в темноту.
— А славно было в горах, — сказал Сергей Серафимович. И Андрей понял, что отчим ждет подтверждения своим словам.
— Славно, — согласился он.
Небо очистилось от облаков, и звезды на нем были яркими, чистыми, словно между ними и Андреем не было ничего — ни воздуха, ни расстояния. Где-то там внизу спит Лидочка. Ее волосы разметались по подушке, она улыбается во сне…
— Как спокоен и гармоничен этот мир, — произнес отчим. — Он не ведает ни смерти, ни крови. Хотя именно сейчас вон в том доме — видишь огонек — умирает от чахотки красивая молодая женщина. Она задыхается, она просит свою мать спасти ее… Впрочем, даже эти страдания и эта приближающаяся смерть не могут нарушить общей гармонии.