- Товарищ командир, - сказал он, - сейчас пришло распоряжение начальника дивизиона списать обоих наших рулевых - Слепня и Шитикова. - Голос его звучал тускло и без всякого выражения. Казалось, что он сам не слышал своих слов.
- Как так? - удивился Бахметьев и повернулся к Малиничеву: - Верно?
- По приказанию командующего, - равнодушно ответил Малиничев, но не добавил, что приказание это в значительной степени было подсказано им самим.
- Обоих рулевых? - все еще не верил Бахметьев. - Что же я без них делать буду? Малиничев развел руками:
- Разве командующего переспоришь?
Он предпочел не рассказывать о том, как дело обстояло в действительности. Штабу для назначения на катера нужны были два любых рулевых, но он обоих взял с "Командарма" просто потому, что "Робеспьер" ушел вверх по реке для ремонта, а со своего "Уборевича" он людей отдавать не хотел. Кроме того, тут имелась возможность поддеть нахального мальчишку Бахметьева,
- Впрочем, все это пустяки, - сказал он и зевнул, осторожно прикрыв рот рукой. - Найдете у себя каких-нибудь водников, которые умеют стоять на руле, и как-нибудь там управитесь.
Бахметьев потемнел, но, сделав над собой усилие, сдержался:
- Разрешите завтра лично договориться в штабе?
- Как вам будет угодно, - холодно ответил Малиничев. - Я доложу, что вы отказались выполнить мое приказание.
- Есть! - И Бахметьев откинулся на спинку дивана. Получалось черт знает что. Свое начальство было хуже неприятеля, и в конце концов не хватало силы бороться.
- Я тоже доложу, - тем же бесцветным голосом сказал Ярошенко. Опустив глаза, впервые увидел разложенную на столе игру и не понял: - Это зачем?
- Для того, чтобы приятно провести вечер, - серьезно ответил Лобачевский. - Это увлекательная детская игра. Может, хотите присоединиться?
- Нет, благодарю. - Ярошенко повернулся и, не прощаясь, вышел из кают-компании.
Больше всего на свете Бахметьеву хотелось встать и пойти за ним, но он заставил себя остаться. Взял кости и, бросив их, выкинул три очка. Меньше трудно было, однако все равно нужно было играть.
6
Командующий флотилией, бывший капитан второго ранга Шадринский был рассеян и молчалив. Глядел на волновавшегося Бахметьева и не мог понять, почему тот волнуется. Лично ему все на свете было безразлично, особенно после письма из Штаба морских сил республики.
Он налил стакан воды и молча пододвинул его Бахметьеву. Это был намек, которого тот не понял. Пришлось говорить прямо:
- Потрудитесь успокоиться. Вся эта история выеденного яйца не стоит, Пожевал губами, побарабанил пальцами по столу и добавил: - Ну спишите одного рулевого хотя бы.
- Есть, - обрадовался Бахметьев, но не встал. Почему не встал? Что ему еще нужно было?
- Разрешите, Иван Николаевич, с вами откровенно поговорить?
Шадринский промолчал. Он не хотел ни откровенно разговаривать, ни как-либо иначе. Всякие разговоры ему смертельно надоели.
Бахметьев наклонился вперед:
- Получается прямо-таки опасное положение. Команда и комиссар... - Но командующий неподвижным взглядом смотрел куда-то в сторону, и это мешало думать. - Вы меня простите, Иван Николаевич, но начальник дивизиона Малиничев...
- Довольно! - и Шадринский ладонью шлепнул по столу. Только что приходил Малиничев жаловаться на Бахметьева, а теперь Бахметьев - жаловаться на Малиничева. Всякая бестолочь и дрязги! Как будто у него не хватает своих забот! - Я не желаю слушать ваших рассуждений о начальстве. Будьте любезны оставить меня в покое. Сейчас я очень занят. До свидания!
Бахметьев встал. Больше ему здесь делать было нечего.
- До свидания, товарищ командующий, - сказал он.
У двери, не удержавшись, обернулся и увидел, что Шадринский уже вытащил из ящика письменного стола французский роман в ярко-желтой обложке. Бахметьев вышел в коридор, бесшумно закрыл за собой дверь и остановился, чтобы подумать.
Коридор был необычайно грязным. Убирать его, очевидно, считалось излишним. В одной из ближних кают медленно постукивала пишущая машинка, на которой какой-то писарь печатал одним пальцем, а чуть подальше кто-то так же лениво играл на балалайке.
Штаб был под стать своему командующему, а командующий Иван Шадринский просто сошел с ума. Неужели он мог не понимать, чем все это должно кончиться?
- Здорово, капитан! - Рядом с ним, засунув руки в карманы, стоял улыбающийся Борис Лобачевский.- О чем мечтаешь?
- Здравствуй, - неохотно ответил Бахметьев, но Лобачевский сразу подхватил его под руку,
- Идем. Я провернул совершенно гениальную комбинацию. Множество удовольствия и немало пользы. Тебе выдадут по меньшей мере полкрынки молока. Подожди, я вызову верховного жреца Бабушкина. - Распахнул одну из дверей и крикнул: - Товарищ начальник распорядительной части!
- А? - отозвался сонный голос.
- Распоряжаться вам сейчас не нужно, потому что трудовой день кончился. Идем пить молоко. Дают просто так. Даром,
- Где? - и с резвостью, которой от него никак нельзя было ожидать, Бабушкин выскочил в коридор.
- У одной моей знакомой коровы. Следуйте за мной и узнаете. Джентльмены, идем!
Бахметьев пошел. На корабле он свои дела уже сделал, и в штабе тоже. И вообще, после всего, что случилось, хорошо было послушать Бориса Лобачевского. Борис оставался таким же, каким он был в корпусе, - неисправимым и изобретательным шалопаем. Это было очень приятно. Это успокаивало.
- Как дают молоко? - спросил Бабушкин.
- В крынках, - ответил Лобачевский. - Осторожнее, тут где-то нагадила наша судовая собачка Попик, Представьте себе, уже убрали. Вот налаженность!
- Нет, почему дают? - продолжал допытываться Бабушкин.
- Сейчас все объясню.
Они вышли на верхнюю палубу, а с палубы по сходне перебрались на пристань.
Ярко светило солнце, и в его лучах штабной пароход "Ильич" выглядел почти нарядно. Команда кучками стояла у поручней и внимательно следила за судовой собачкой Попиком, с диким лаем гонявшей воробьев на берегу. Это было хорошее, вполне мирное зрелище, и Бахметьев с облегчением вздохнул.