Радим в последний раз обратился к мужикам в трактире, приглашая их на фильм. Сеанс уже начался. Никто не двинулся с места.
— На мой — может, и хватит, а вот на реку — нет, не справишься! Кишка тонка! — ухмыльнулся Амброж.
— Что ты все лезешь с этой рекой! Кто виноват, что…
— Кришпин! — крикнул кто-то предостерегающе. Все понимали, что ни к чему напоминать сейчас Амброжу об утонувшей жене.
— Я не только из-за этого говорю о реке. — Амброж сразу понял, чего не договорил Кришпин. — Но начинать строить, не обуздав реку, — затея пустая! Ведь каждый год вода все сносит! Сейчас это, кажется, называется вредительством!
— Что-то ты нынче много себе позволяешь!
— Вода все уничтожит, и вам это отлично известно. — Амброж повернулся к сидящим в нерешительности мужикам.
— Знаешь, Амброж, кто ты? — резко бросил Кришпин.
Амброж кивнул. Секретарю такого неопределенного согласия показалось недостаточно.
— Ты подрываешь саму идею сельхозкооператива!
— Ну уж, ну уж! — хохотнул Амброж, и даже остальные осмелились заметить, что секретарь, пожалуй, хватил лишку.
Из зала неслись обрывки музыки и приглушенная, странная, будто из загробья, речь киногероев.
— Я тоже проголосую — за! Но в первую очередь за строительство плотины, — заявил Амброж, и все с испугом уставились на него.
— Видали? — торжествующе заорал Кришпин. — Он всех вас хочет выжить из низины!
— Такое дело не пойдет, Амброж!
— С ума, видать, спятил!
— Наши предки от твоих слов в гробах переворачиваются!
— Здесь, в низине, наш дом!
— Радуйся, что в свое время этому строительству хода не дали!..
— А почему не дали? — возмущенно спросил Амброж. — Да потому, что кой-кому оказалось невыгодно!
— И нам невыгодно, и всегда будет невыгодно, — укоризненно заявил кто-то из середняков, высказав вслух то, что думали остальные.
— Выходит дело, времечко-то не другое, товарищ сенатор? — преувеличенно заудивлялся Амброж и, смакуя, облизал с губ пивную пену.
— Да нет! Другое! — возразил Кришпин.
— А ведь кто-то в эти твои конюшню и мастерскую всадит денежки! Или нет? Кооператив на воде! Вот где ты прославишься!
— Заткнись! — взорвался Кришпин.
В двери зала просунулась какая-то физиономия, призывая не забывать, что идет фильм. В глухие голоса вклинилось стрекотание пулемета, и музыка заиграла громче.
— Должно, про войну, — заметил чей-то голос.
— Шли бы лучше кино смотреть… — посоветовал трактирщик.
— Тебе, Амброж, хорошо трепаться, когда знаешь, что с кузней покончено, — вмешался мужик, сидящий слева от него.
— Пока что не покончено!
Кришпин многозначительно осклабился, делая вид, будто ему об этом кое-что известно. Остальные хмурились, ужасаясь призраку затопленной низины.
— Или ты держишь зло на мельника?
— Что верно, то верно! Держу! Да только не со вчерашнего дня это началось, — согласился Амброж.
— Чтобы из-за какой-то бабы всю деревню переселять… — изумился кто-то, и остальные облегченно захохотали.
— Дурачье! — Амброж едва сдержался, чтобы не сплюнуть.
Его пытались урезонить: не сходи с ума! Хватит об этом, бросьте вы, пошумели, и ладно! Куда ты? Останься!
Амброж расплатился с трактирщиком, схватил свое полупальто и выскочил в ночь.
И вот опять он шагает из деревни к себе на выселки. Проходит мимо темных, без признаков жизни домов. В тоскливой слякотной тьме среди грязи и серого снега еще четче белеют стены мельницы. Река стала шумной. Рождественская оттепель добралась до макушек окрестных гор. Амброж припомнил свой неудавшийся поход в кино. И впервые пришло в голову: а ведь он так и не знает, откуда в нем это чувство одиночества. Из-за того, что его никто не поддерживает, когда он говорит о реке? Или потому, что не стало жены? Видимо, легче преодолеть боль утраты, чем переубедить соседей. Они продолжают ходить к нему в кузню и вести бесконечные разговоры, убеждая понять и их страхи, и требования времени, в котором он живет. Была бы при нем жена, все шло бы легче. Жена или, может, любовница? Все равно! Видно, куда-то надо девать энергию, а не ломать попусту голову над тем, что происходит вокруг.
«У меня есть дочь. Но кто знает, сколько она еще проживет со мной вместе?»
Когда Яна в первый раз привела к ним в дом Радима, Амброж понял, что дочка пробудет здесь месяц-другой, не дольше.
Радим Зезула приезжал с Яной все чаще. И в жилой части кузни опять стало весело. Черноволосый, подвижный как ртуть паренек нравился Амброжу. Он пытался помочь по дому и в кузне, но видно было, что к таким делам непривычен. Инструменты держал в руках бестолково и неумело. Топор почему-то казался ему то чересчур тяжелым, то острым, ручки у инвентаря тоже никудышные, только мозоли набивают!