Тут Амброж громко выругался. Спохватился, что влез в рассуждения, не имеющие ничего общего с его твердым намерением доказать себе и этой вот реке, что из-за какого-то оговора и человеческой глупости он вовсе не считает свою судьбу изуродованной.
«Я не юлил, не шел против совести. Может, есть и моя хоть и маленькая, но заслуга в том, что люди живут теперь в достатке и не боятся завтрашнего дня. Могу ли я остановиться на полпути?..»
Он влез на верстак. Ногой спихнул кучу тряпья и мусора. Послышался звон, взвилась столбом пыль и заплясала в лучах солнца, прорывающихся сквозь потолочины. Он оглядел балки и перекладины, и глаза его вспыхнули радостью, когда он нащупал то, что искал: двухметровый обрезок металлической трубы. Амброж спустился на пол и стал вертеть ее и так и эдак, прикидывая, как быть дальше. С грустью взглянул на развороченный горн, набитый камнями, вероятнее всего рухнувшими из трубы. Амброж выскочил наружу, схватил топорик и в яростной поспешности принялся бить обухом по трубе, положив ее на обломок гранитной скалы. Эхо четко возвращало звонкие удары, и конец полого обрезка понемногу уплощался.
— Добрый вечер, — услышал он вдруг за спиной.
Обернувшись, Амброж увидел молодого долговязого очкарика.
— А что, уже и впрямь вечер? — спросил Амброж и удивленно огляделся. У подножия горы залегли тени. Сумерки вот-вот доберутся до кузни и перешагнут через реку.
— Я было испугался. Столько лет прошло, а кузня вдруг опять заработала, — сказал парень и с улыбкой кивнул на полуразрушенную постройку, ничем не напоминающую кузню.
И Амброж тоже улыбнулся, в последний раз легонько стукнув по трубе.
— Грохот стоял бы ой-ей-ей, когда б работал молот, — сказал Амброж, и в шуме реки ему явственно послышались шлепки воды под лопастями водяного колеса. Правда, грохот молота в этой застывшей предвечерней тишине трудно было себе представить.
Парень с удивлением разглядывал разложенные возле мешка вещи. Амброж попытался определить его возраст и подумал, что может, пожалуй, знать его родителей.
— Ты сверху, из деревни?
— Живу там временно! Приехал на несколько недель, — покачал парень головой.
— Да и я здесь наездом и тоже вроде бы прогуляться, — сказал Амброж. Обрадовавшись, что очкарик не из местных, он напустил на себя непроницаемый вид.
— А я заканчиваю разведку в низине!
Его слова озадачили Амброжа:
— Какую такую разведку?
— Археологическую…
Амброж насторожился. Он знавал на больших стройках образованных людей. Большинство из них тоже были молодые. Инженеры-строители, инженеры-механики и химики, которых ничто, кроме воды, не интересовало. «Работали среди нас, иногда ночевали с нами вместе, а я запомнил только одного-единственного инженера, которого знал раньше. Окруженный толпой подчиненных, он проводил у нас в низине измерительные работы по регулированию воды в реке. Но ни до какого регулирования дело не дошло. Я тогда еще был мальчишкой и ходил с зонтиком следом за этим важным господином, чтобы его ученой светлости не напекло головы. Уж тот наверняка не стал бы жить с нами в одной общаге и есть из общего котла. Очень возможно, нынешние молодые поученей тех инженеров из бывших. Такой мальчишка — и вдруг археолог», — рассуждал Амброж. Он все никак не мог увязать возраст парня с собственным пониманием науки археологии.
— Значит… раскопки и прочее, ага? — Амброж старался проявить искренний интерес.
— Да. — Глаза юноши за очками заморгали.
— Ты, парень, случаем есть не хочешь? — спросил вдруг Амброж — может, от смущения или на самом деле ощутив голод.
— Я поужинаю наверху!
— В том новом ресторане?
Парень кивнул. Амброж достал полбуханки хлеба, отрезал ломоть и вонзил нож в крышку консервной банки.
— У тебя хорошая работа, — заметил он, когда лезвие ножа приподняло криво взрезанную жесть.
— Да, интересная, — согласился очкарик.
— Значит, тебе уже известно, какие здесь в древности жили люди?
— Как и везде: хорошие и плохие!
Амброж согласился.
— Может, оно и странно, но, чтобы мир мог идти вперед, должны на свете быть и те и другие… — И Амброж стал нарезать хлеб на квадратики и на каждый шлепать по куску паштета.
Паренек уселся в траву и заявил:
— Да, должны быть и те и другие, чтобы мы всегда могли все распрекрасно усложнять!
— Как это усложнять?