— А вам не кажется, что те, что жили до вас, что-то здорово напутали?
— Напутали… — повторил Амброж задумчиво.
— И вы тоже все напутали, а мы расхлебываем!
— Ты это про кого? Про меня и моих годков?
— Ну да, — кивнул юноша.
Амброж допускал, что парень в чем-то прав, а все-таки не удержался:
— Таков удел каждого поколения…
— Но ваш удел, конечно же, иной, — получая от этого удовольствие, подзадорил Амброжа археолог.
Старый человек задумчиво жевал хлеб и потому ответил не сразу. Чего зря бросать слова на ветер. В его возрасте можно позволить себе такое, но нутром он чувствовал, что лучше как следует взвесить ответ. И не только ради этого незнакомого мальчишки, который мотается где-то выше по течению. Там некогда мыли золото. Река была золотоносной. И об этом писали в газетах, в репортажах о низине, которой суждено стать дном большого водохранилища. «Мне и самому давненько охота узнать, к каким людям себя причислить. К хорошим? Плохим?» Взгляд Амброжа долго бродил по реке, и вдруг его прорвало:
— Отец учил меня, что нельзя бросать плот, который сел на мель!
Юноша не понял, к чему он клонит. Но его заинтересовал этот старый человек. Он был еще подвижен, энергичен, полон сил. Притворяется, будто поглощен едой, а сам никак не может отвести глаз от стен и крыши кузни, будто все время что-то взвешивает и прикидывает. А теперь вдруг эта неожиданная сентенция насчет плотов…
— Я это не только с чужих слов, — сказал Амброж. — Сам когда-то плоты с отцом гонял. Каждую весну! Давно это было. Случалось, упрешься в пороги или вода вдруг взбесится и начнет плот от берега к берегу жахать! Бревна друг на друга налезают как спички. А ведь не бросишь, не убежишь! Некуда!
— Вы, наверное, последний из плотогонов, кто еще жив! — с неожиданным интересом воскликнул юноша.
Амброж пренебрежительно махнул рукой: «Что первый, что последний — дело тут вовсе не в плотах».
— Ты знавал таких, кто бросал начатую работу?
Юноша не слишком уверенно кивнул.
— За свою жизнь еще встретишь и таких. И немало! Поначалу рвутся все вперед и выше, не разбирая пути-дороги, а как только упрутся в трудности — тут же на попятный! А в жизни так оно и ведется. Бывает полоса, за что ни возьмешься — все вкривь да вкось… Не везет, и точка…
— Слабаки? — пытался понять его парень.
Амброж пожал плечами. Слово «слабак» тут не подходит. Слабак спрячется за чужую спину. Сидит-дрожит да помалкивает. Кабы эти люди только отступались! Так ведь нет! Они к тому же обливают грязью все, во что раньше верили, к чему призывали!
— Значит, плохо верили!
— Может, верили, а может, только делали вид! И рвали на куски каждого, кто не на веру, а с осторожностью и раздумьем принимал то, что они старались подменять трепотней да лозунгами. Ведь и раздумье иногда считают проступком… — сердито сказал Амброж, проглотил последний кусок и с каким-то новым интересом огляделся вокруг. Подумалось, что в нем, в его судьбе как в капле воды отразилось то, о чем он сейчас говорил. Глаза Амброжа помимо его воли остановились на развалинах мельницы, и вдруг из тех давних лет снова послышались слова мельника: «Мне тебя жаль, все твои беды оттого, что эти новины ты вроде принимаешь, а вроде и нет. Это самое что ни на есть худшее… Ни нашим, ни вашим… И будешь ты ни богу свечка, ни черту кочерга!»
— Вы, наверное, здешний? — спросил парень.
Амброж встрепенулся как от внезапного холода, но мысли его все еще витали где-то далеко. Жизнь, собственная жизнь казалась ему похожей на дугу. Сызмальства он все лез, карабкался вверх. Если бы жил спокойно, не перемогаясь, то никогда бы не достиг верха. Линия жизни взлетала бы то вверх, то вниз, словно раскачиваемая вечным землетрясением. А сейчас? Ведь и эта его поездка не что иное, как отрезок этой воображаемой дуги. Просто теперь вся она стала виднее, как радуга после дождя. Но жизнь его скользит теперь вниз. Вот-вот коснется земли. Наверное, так оно и должно быть!
Он кивнул, будто согласившись сам с собой, и провел ладонью по траве.
— Сыро! Роса выпала! Хороший знак!
Амброж поднялся, натянул на спецовку свитер и стал собирать разбросанные вещи. Когда он двинулся к дому, юноша с удивлением спросил:
— Вы здесь заночуете?
— Так ведь я же здесь родился! — крикнул Амброж уже с порога.
На минуту юноша остался один. Он пытался припомнить, что слыхал от людей о бывшем обитателе этого странного местечка. Подробности на ум не шли. Кузня да чуть поодаль заброшенная мельница во всех разговорах были лишь некоей точкой, где когда-то давно разыгрались драматические события. Коварный выстрел в того мужика, что теперь там, наверху, в ресторане, мотается, хромая, между столиками. Виновник так и остался ненайденным. Большинство защищало кузнеца. Хромой в этих стычках оставался в одиночестве. Мельник рехнулся. Кузнец бросил дом и уехал. Разве это можно считать доказательством его вины?..