Как закончилась эта история? Стон становился все громче и громче, подвергая опасности весь клан. Сначала его услышали мыши и кроты, затем наземные животные, бродячие уличные собаки, кошки. Наконец призрака начали слышать даже гиганты. Что можно было сделать? Дедушка Майетт знал правильный вид покаяния, акт раскаяния, который принял бы призрак. Но в сказке глупый клан свалил всю вину на мужа и бросил его в море на том месте, где погибла его жена. Монстры, дураки-убийцы! Разве они не могли видеть, что эта женщина действительно любила своего мужа? Что она, возможно, все еще его любит? Они заслужили свое окончательное наказание; они умоляли о нем.
Потайная дверная защелка открылась под ее пальцами. Она заползла на спасательную палубу и побрела на корму, оставив потайную дверь приоткрытой. Мимо пустых бочек из-под риса, выметенной хлебной комнаты, гауптвахты, где стояли охранники, крича своим заключенным: «У этих рыбоглазых есть корабельные мастера, и они прямо под нами! Они все-таки собираются починить это старое корыто!»
Девушка из Мзитрина, Неда, выглянула сквозь тюремную решетку и ясно ее увидела. Но это не имело значения. Все ползуны в тени выглядят одинаково, так? И кроме того, никто не слушает врага.
Несколько минут спустя она уже открывала другую дверь: над складом металлических изделий. Сейф никуда не делся, а под ним торчал ключ Таликтрума. Она вытащила его и положила на ладонь. Как было больно, когда весь вес ключа давил на нее. Он всегда был между ними, свидетельство его голода, ее зависимости; болезненное доказательство того, что она никогда не будет ближе, чем его кожа.
Они прогнали его прочь. Своим поклонением, своими мучительными потребностями. Они сослали его в город черных гигантов, город без домов, без безопасности. Возможно, он уже встретил свою смерть.
Он был нежен с ней. И не один раз. Но их поклонение сделало его любовь невозможной.
Она открыла шкатулку, отложила остальные сокровища в сторону, достала все оставшееся противоядие. Она даст клану то, что он заслужил. Никто не мог остановить ее. Никакой закон не применялся к женщине, которая перестала существовать.
Длому соорудили каменную печь на набережной и разожгли внутри огонь. Вскоре над «Чатрандом» поплыл сладко пахнущий древесный дым. Затем начали прибывать повозки, некоторые из которых были запряжены крепкими маленькими лошадками, другие — собаками. Толпы рабочих собрались вокруг этих тележек, из-за чего было трудно разглядеть, что в них находилось. Затем кто-то взбежал на боевую вершину и крикнул:
— Еда, еда! Куча еды, клянусь Древом! Боги наверху, благословите этих рыбоглазых, наконец-то они нас накормят!
Все началось с колбасы, обжаренной на открытом огне до хрустящей корочки, и обильных порций клубней с толстой кожурой. Горячая еда была разложена в корзины, подобные тем, что были в первую ночь, а корзины были закреплены на крюках на концах длинных шестов и осторожно перенесены через пропасть на квартердек «Чатранда». Даже давая еду, длому хранили молчание, хотя люди и икшель поблагодарили их с большим чувством. Тем не менее, наблюдая за тем, как разворачивается упорядоченное действо, Пазел ловил улыбки и даже время от времени подмигивание серебристого глаза. Они были скрытными, эти взгляды. Длому скрывали свою доброту, но не столько от людей, сколько друг от друга.
Пазел сказал об этих взглядах Нипсу:
— Видишь? Эти парни не недружелюбны — по крайней мере, не больше, чем в ту первую ночь. Они нас боятся, конечно. Но это молчание... оно исходит откуда-то еще. Я бы поставил свою правую ногу на то, что им приказали не говорить.
— Может быть, — сказал Нипс, наблюдая, как корзины собираются на квартердеке. — Или, может быть, распространяется идея той старухи: дескать, мы приближаем конец света. Может быть, они даже думают, что мы можем на это как-то повлиять. «Отнесись к нам хорошо или умрешь в огненных бурях».
За колбасой последовали пирожки — круглые, блестящие, фаршированные мясом, необычными овощами и ароматными травами. Роуз кормил своих людей в обратном порядке рангов: сначала смолбои и рядовые матросы, затем старшие матросы, турахи, младшие офицеры, лейтенанты. Старшие офицеры стоически ждали: они с самого начала знали, что будут последними. Роуз просто применял Кодекс Мореплавания, и большинство из них знали мудрость старого закона. Ничто так быстро не подорвет лояльность экипажа, как несправедливость в отношении еды.