Но недостатка не было. Затем последовали свежий хлеб, оливки, вяленые в вине, небольшие кусочки рыбы, завернутые в ароматные листья, и вторая порция пирогов, начиненных клубнями сладкого апельсина и посыпанных специей, которая по вкусу напоминала мускатный орех и лакрицу одновременно, но не была ни тем, ни другим. Недостатка не было. Они ели и ели. Мистер Болуту ел обеими руками, опираясь спиной на крышку люка, и Пазел увидел слезы в его глазах.
Двадцать лет прошло с тех пор, как он пробовал еду своего народа, подумал Пазел. И вдруг он спросил себя, попробует ли он когда-нибудь снова сливу из Ормали.
Какое-то время «Чатранд» был счастливым кораблем. Смолбои спели «Лачуга Смолбоя», но в смятении остановились перед непристойным припевом (и даже это было больше, чем они когда-либо осмеливались в присутствии Роуза). Пассажиры третьего класса с жадностью поглощали все, что им давали. Дверь средней рубки приоткрыли ровно настолько, чтобы внутрь можно было просунуть пять корзин, и все, кто стоял рядом, услышали восхищенное кудахтанье леди Оггоск. Когда длому прислали коробки с липким мулом в качестве последнего подношения, морякам даже удалось прикончить несколько из вежливости, хотя никто еще не объяснил, что это такое.
Герцил привел Фелтрупа, Джорла и Сьюзит на верхнюю палубу, привязал собак к стальному юферсу и принес им хлеба и рыбы. Собаки начали есть. Фелтруп уютно устроился у Таши на коленях и ел. Глубоко на корабле кому-то удалось разбудить авгронгов; их стоны чудовищного удовлетворения заставили длому замереть, а людей рассмеяться.
Даже икшели праздновали, по-своему. Они были в шоке из-за исчезновения Таликтрума (слухи уже распространились и породили головы гидры: одни говорили, что он беглец, трус, а другие, что он ушел разговаривать с повелителем длому, он и Талаг планировали все это с самого начала), но у них все еще был аппетит. Они ели хорошо, но посменно, охраняя друг друга, как всегда делают икшель во время еды. Только Энсил ела в одиночестве, не совсем присоединясь к людям, но избегаемая своим народом.
Пазел, Нипс и Марила сидели в толпе смолбоев возле бизань мачты. Марила издавала тихие щебечущие звуки счастья, пережевывая свою рыбу. Нипс макал кусочки хлеба в сок из мясных пирогов и, ухмыляясь, отправлял каждый в рот. Над их головами длому зачарованно наблюдали за происходящим, бормоча что-то и время от времени указывая пальцем.
— Время кормления в зоопарке, — сказала Марила, посмотрев вверх.
Нипс нахмурился, глядя на нее.
— Радостная мысль. Что вбило ее тебе в голову?
— То, как ты ешь, — сказала Марила.
Смолбои рассмеялись, как и Пазел, потому что в голосах других мальчиков не было ничего злого или язвительного: они, казалось, были готовы, по крайней мере на данный момент, впустить Пазела и Нипса обратно в свои ряды. Самое треклято подходящее время, подумал он.
Затем он увидел недалеко от себя Ташу, которая ела оливки из рук Фулбрича. Она смотрела в другую сторону, не видя его, но Фулбрич увидел и поднял бровь в его направлении, криво приветствуя.
Ярость пронзила Пазела, внезапная и убийственная. Он отвернулся, держа в руках остатуи еды. И обнаружил, что стоит лицом к лицу с Игнусом Чедфеллоу.
— Привет, — сказал Пазел не очень тепло.
Плен состарил доктора. Его морщинистое лицо было испачкано сажей, которую еще не удалось смыть. В его глубоко посаженных глазах появился новый, более отчаянный блеск. Нос, который Пазел сломал на Брамиана, зажил, но кончик был слегка повернут по часовой стрелке.
— Я искал тебя со вчерашнего дня, Пазел, — наконец сказал он. — Почему ты избегаешь меня?
Пазел пожал плечами.
— Сейчас я здесь, — сказал он.
Их пути дважды пересекались с тех пор, как доктор обрел свободу. Оба раза Пазел торопливо проходил мимо, бормоча что-то о своих обязанностях. У него не было никакого желания быть загнанным в угол этим человеком и подвергаться допросам.
— Тебе следует есть меньше колбасы, больше рыбы и зелени, — сказал доктор. Нипс отправил в рот целую сосиску.
Пазел нахмурился.
— Чего ты хочешь, Игнус? Скучал по испытанию на мне наркотиков?
— Могу я присесть?
Нипс и Марила переглянулись и отошли в сторону. Пазел вздохнул, и Чедфеллоу неуклюже опустился на палубу. В руках у него не было тарелки. Вместо этого он обеими руками сжимал кожаный мешочек. Казалось, в нем был какой-то предмет размером не больше спичечного коробка. Чедфеллоу держал его, как можно было бы держать изящную стеклянную статуэтку.