— Что, у тебя там сыпь? Я не знал.
Лацло поднялся на ноги.
— Оставь сахар себе, — сказал он. — Я знаю, где есть что-то вдвое слаще.
— Ты знаешь? — удивился Тайн, когда Бун начал собирать кубики Лацло. — Где это, хотел бы я знать?
— Там, где было всегда, — сказал Лацло. — В его руке.
Он повернул налево и быстро зашагал прочь, как человек, которому нужно выполнить срочное поручение.
Тайн какое-то время наблюдал за ним, думая. Затем он заметил, что Бун прихватил сахар, и на мгновение забыл о Лацло. Мужчины подрались, разбрасывая карты и сахар, пока Тайн не застыл с ужасом в глазах.
— Ангел Рина, он говорил о Шаггате Нессе!
Они бросились вслед за продавцом животных. К этому времени Лацло был на полпути вниз по лестнице № 4. Услышав, что они приближаются, он бросился бежать. Они догнали его только тогда, когда он подбежал к дверям в хлев — незапертым, по странному совпадению, из-за смены караула.
— Остановите его, остановите его! Он идет за треклятым Камнем!
Сменные охранники должны были прибыть с минуты на минуту. Конечно, турахи из предыдущей смены все еще были на своих постах. Ни на минуту нельзя было оставлять Шаггата без присмотра.
— Не нанесите ему рану! — закричал Тайн.
Всего турахов было шестеро, вооруженных булавами и дубинками. Они ждали такого момента с тех пор, как погибли их товарищи, и они образовали смертельную линию перед Шаггатом. Лацло пришел в неистовство. Он бросился к Шаггату — и солдаты повалили его на землю. Он никогда не был сильным, и даже овладевший им Арунис не мог дать ему силы одолеть полдюжины морпехов. И все же он корчился, брыкался, плевался и выл. Он прикусил язык; с его губ сочилась кровь. Затем внезапно он начал кричать:
— Тайн! Тайн! Помоги! Мое колено!
Солдаты оттащили его в угол.
— Снова его треклятое колено, — сказал Бун. — Смотрите, у него ужасная боль!
Турах ткнул Лацло в колено. Продавец животных взвыл в агонии:
— Сними это, Тайн! Отрежь это! Оно прожигает мне ногу насквозь!
— Этот пояс из змеиной кожи весь в узлах, — сказал турах.
— Убери его, там что-то не так! — крикнул Тайн. — Быстрее, вы, хамы! Оно его убивает!
— Нечем резать, — сказал командир турахов. — Не разрешается использовать клинки в одной комнате с Нилстоуном, после...!
— У меня есть! Возьми мой! — сказал Бун, вытаскивая перочинный нож.
Лацло извивался, крича громче, чем когда-либо.
— Просто разрежь эти грязные штаны! — крикнул Тайн.
Бун наклонился и резанул. Нож был острым; ткань разошлась, и солдат разорвал штанину на бедре Лацло.
Видимой раны не было. Но что-то было. Слова, на самом деле, нацарапанные чернилами выше колена. Тайн наклонился ближе, охваченный болезненным любопытством, и прочитал вслух:
— ВСЕ… О... ТЕБЕ… ВО… ВРЕМЯ.
Лацло перестал кричать. Леденящие душу слова повисли в воздухе. Затем раздался глухой удар: какой-то предмет упал на палубу с высоты около шести футов. Это был нож мичмана.
Самого Буна нигде не было видно. Однако и в этот раз на холсте был небольшой разрез, скрывавший Нилстоун. А под поднятой рукой Шаггата — несколько пуговиц, золотая серьга и несколько унций высохших смертных останков.
— Похоже, он планировал это именно так, — сказал Нипс.
— Ты имеешь в виду Аруниса? — спросил Пазел, сдувая опилки со своего шлифовального камня.
Нипс покачал головой:
— Олика. Словно он предупредил нас, что заодно с Арунисом, а затем доказал это, подтолкнув того к повторному убийству.
Они были на помосте над грузовым люком вместе с Ташей, Марилой и Герцилом. Они шлифовали часть огромного соснового ствола, который должен был заменить импровизированную фок-мачту. Сосна была их единственным запасным стволом для мачты, другой был потерян в огне. Ствол был установлен по диагонали, один конец выступал над причалом, другой находился шестью палубами ниже, где матросы все еще сдирали кору скобелями и стесывали сучки стамесками и рубанками. Длому взяли на себя заботу о внешнем виде «Чатранда» — их строительные леса возвышались по обе стороны от его поврежденного корпуса, — но весь остальной ремонт оставили на усмотрение экипажа.
— Он не сказал, что заодно с Арунисом, — сказала Таша. — Да, он сказал, что Арунис заодно с Воронами, и, да, он назвал их «благородным Обществом». Но никогда не утверждал, что является частью этого Общества. И даже когда он перестал притворяться, что мы ему нравимся — перестал говорить «друзья мои» и все такое, и сказал, какими мы были безрассудными, — даже тогда он никогда не хвалил Аруниса. Было бы легко сказать «Великий Маг», «мой мастер» или что-нибудь в этом роде. Но он не злорадствовал, как это делает сам Арунис. Похоже, он действительно нас предупредил.