— Прямо сейчас, — сказал Фиффенгурт, странно встревоженный. Он наклонился ближе и заговорил зловещим шепотом. — Срочное дело. Кошка ведьмы, Снирага. Она жива.
— Я слышал. Мне жаль. — Пазел начал проскальзывать мимо, но Фиффенгурт качнулся и снова встал перед ним.
— Ты не понимаешь. Она в хлебной комнате. Она проскользнула внутрь, маленькое чудовище.
— Ну и что? — спросил Нипс, на мгновение забыв о своих собственных попытках полностью остановить Пазела. — Лучшее место для нее, если вы спросите меня. Это не какая-то там треклятая чрезвычайная ситуация.
— У нас даже хлеба нет, — сказал Пазел.
Фиффенгурт перевел взгляд с одного на другого. Он выглядел сбитым с толку их ответом:
— Вот именно! Любой мог бы сказать вам — кошка, вырвавшаяся на свободу в... О, черт бы вас обоих побрал, идите туда! Это приказ!
Фулбрич сидел в кресле у письменного стола Таши, положив руки на колени, его бледное лицо было встревоженным.
— Все они, — спросил он, — верят, что мои намерения по отношению к тебе... бесчестны?
— Да, — сказала Таша, — все.
Она сидела, скрестив ноги, на своей кровати, в старых красных брюках и свободной белой рубашке адмирала Исика:
— И мне все равно, Грейсан. Мне все равно, что они себе воображают.
Он покачал головой:
— Тебе должно быть не все равно. Они нежно любят тебя, Таша.
Они разделили стакан воды и несколько бисквитов длому. Они не прикасались к друг другу с тех пор, как она привела его в комнату. Стол был завален: драгоценности, кремы, карандаши, ножи, точильный камень, адмиральская фляжка, Полилекс Торговца. За всем этим тихо тикали морские часы — дверь Рамачни из его собственного мира в Алифрос.
Поднялся ветер. Ночь обещала быть прохладной. На фоне висящей масляной лампы причудливый южный мотылек постукивал волосатыми антеннами; его огромная тень извивалась на покрывале кровати. Таша посмотрела вниз, на свои руки.
— Не так, — прошептала она.
Они оба были очень неподвижны.
— Конечно, — сказал он, — то, что я чувствую к тебе, отличается.
Таша улыбнулась.
— Но я был слеп — слеп и эгоистичен. Эти вечера с тобой, изучение твоей жизни, слушание твоих снов: Таша, я был ими опьянен. Но теперь, боюсь, твои друзья говорят о нас, и не только между собой.
— Позволь им.
— Нет, — сказал он, — тебе не нужны лишние враги. Твое доброе имя бесценно, даже несмотря на то, что наше общество уменьшилось до одного безумного корабля, брошенного сохнуть в чужом порту.
— Ты говоришь все это, потому что думаешь, что должен. — Таша дотронулась до дырки на колене брюк. — Но я знаю, что ты чувствуешь.
— Ты действительно так думаешь?
Таша кивнула.
— Я знаю, ты… нетерпеливый. — Она рассмеялась, пытаясь обратить это в шутку, затем покраснела и была вынуждена отвернуться. Он тоже улыбнулся, великодушно.
— Ты чего-то боишься, Таша? — спросил он.
Она застенчиво посмотрела на него, затем перевела взгляд на Полилекс:
— В Этерхорде, в доме доктора Чедфеллоу — ты знаешь, он был другом семьи — есть книга об искусстве Мзитрини. Знаешь ли ты, что Старая Вера ничего не имеет против изображений... мужчин и женщин?
— Любовников, ты имеешь в виду? — Фулбрич слегка поежился. — Возможно, я что-то об этом слышал.
Таша замолчала, словно для того, чтобы успокоить свои нервы:
— Раньше я доставала эту книгу всякий раз, когда мы приезжали в гости. Там была нарисована скульптура, стоящая на одной из площадей Бабкри. Три женщины на коленях, отчаянно тянущиеся к мужчине, которого ангелы уносят прочь. Он красив, конечно, обнажен... и забыл о женщинах; его глаза устремлены туда, куда его уносят ангелы — в какой-то другой мир, я полагаю. Но когда внимательно вглядываешься, ты понимаешь, что эти три женщины на самом деле всего лишь одна, в три момента жизни. Молодая, постарше и очень старая, сморщенная. Скульптура называется так: Если Ты Будешь Ждать, Он от Тебя Ускользнет.
Таша посмотрела на него, нервно моргая:
— Мне снились их лица. Грейсан, ты, должно быть, думаешь, что я сумасшедшая...
— Чепуха.
— Я боюсь, ты от меня ускользнешь.
Она сидела там, дрожа, а затем его рука накрыла ее руку. Ни один из них не произнес ни слова. Его пальцы, грубые и теплые, между ее собственными.
— Нетерпеливый. — Фулбрич одарил ее неловкой улыбкой. — Возможно, это твой деликатный способ сказать вульгарный. Послушай, дорогая: я скорее умру, чем тебя оскорблю. Только кажется, что я ничего не могу скрыть в твоем присутствии. Конечно, не мои мечты о нашем будущем. И даже, — он глубоко вздохнул, — не мечты другого рода.
Он вздрогнул; несомненно, он зашел слишком далеко. Но взгляд Таши только смягчился, как будто она знала, что это произойдет, и была рада, что ожидание закончилось. Она протянула руку и нежно коснулась его лица.