В свете факелов с набережной она увидела борьбу в его глазах. Они путешествовали по ее телу, но время от времени останавливались, неуверенные. Какая-то идея, может быть, какой-то долг, заставляющий его останавливаться.
— Позже здесь будут остальные, — сказал он.
Таша встала одним плавным движением. Она подняла стакан с водой и выпила его досуха. Затем она поставила стакан рядом с Полилексом и задула фонарь.
— Позже нам придется вести себя тихо, — сказала она и села ему на колени.
Она поцеловала его так, как никогда не целовала раньше. Она услышала, как он ахнул, почувствовала его руки на своих бедрах, его ноги двигались под ней. Она откинулась назад, дрожа. Борьба была почти закончена.
— Ты не знаешь, с кем имеешь дело, — сказала она.
— Неужели?
— Меня воспитали Сирарис и мой отец. Она окончила школу для рабов на Нурте. Она была замечательно обучена любви. Я шпионила за ними в течение многих лет. Как она двигалась, что говорила. Я видел, как она... делала его счастливым.
— Ты не могла знать, что ты видела.
— И я училась в школе Лорг.
— Училась быть женой?
Таша не ответила. Медленно, наблюдая за ним, она расстегнула свою рубашку.
Фулбрич был неподвижен. Губы Таши были приоткрыты, ее лицо — почти суровым. Когда его собственные руки наконец пошевелились, она откинула голову назад и закрыла глаза. Не думать. Это крайне важно. Не позволяй этому быть настоящим.
Они переместились на кровать, он — наверху; она легла на спину и запустила руку в его волосы. Когда его поцелуи стали более настойчивыми, она сжала левую руку в кулак. Волчий шрам на ладони, нанесенный самой себе много лет назад, внезапно стал грубым и незалеченным.
Голоса в большой каюте. Грейсан застыл по-кошачьи, его подбородок был в дюйме от ее груди.
— Это Герцил, — прошептала она. — Будь он проклят, будь он проклят. Почему он не может просто держаться подальше?
— И Болуту, — сказал он с разочарованием в голосе. — Таша, дорогая, мы можем быть осторожными...
— Нет! — прошептала она. — Я не могу, прости, если бы они меня услышали, я бы...
Фулбрич никак не мог вздохнуть. Он начал было снова говорить, но она мгновенно остановила его, крепко сжав запястье.
— Они не знают, что ты здесь, — прошептала она. — Просто останься со мной, Грейсан, останься прямо здесь и обними меня. И позже, когда они уснут...
Он посмотрел на нее. На мгновение ей показалось, что он перестал понимать слова. Затем по его телу пробежал вздох предвкушения, и он устроился рядом с ней.
В хлебной комнате Нипс колотил в дверь:
— Фиффенгурт! Ты что, с катушек слетел? Открой эту треклятую дверь!
— Невозможно, Ундрабаст, — раздался голос Фиффенгурта. Судя по звуку, он сидел спиной к прочной, покрытой жестью двери. Они уже слышали, как он говорил озадаченным морякам, чтобы те не лезли не в свое дело.
— Что, во имя Питфайра, мы наделали? — крикнул Нипс.
— Ничего. Просто успокойся, береги дыхание. И, кстати, о дыхании: вам лучше погасить фонари. Это герметичная комната.
Нипс повернулся спиной и начал пинать дверь, как мул:
— Почему-почему-почему-почему?
— Ой! Прекрати это! Крики не принесут тебе никакой пользы.
Пазел сидел в центре камеры, в муке и пыли. Вся комната — стены, пол, дверь, потолок — была обита жестью для защиты от мышей. Свет фонарей тускло отражался от стен.
Фиффенгурт легко их поймал: он велел убрать сложенные и пустые хлебницы, поскольку «это рыжее чудовище должно быть притаилось в одном из углов», а затем выскользнул, как только началась работа. Нипс взорвался, но Пазел не сказал ни слова. Все, что произошло с тех пор, как Таша вышла из грузового люка, было подозрительным. Но он ни на мгновение не мог поверить, что Фиффенгурт предаст их. Как и Таша, если уж на то пошло. Происходило что-то еще.
— Лжец! — выплюнул Нипс в дверь. — Ты все это выдумал, насчет Снираги!
— Конечно, — сказал Фиффенгурт. — А теперь просто сиди смирно, как Пазел — вот по-настоящему хороший парень. Ты же знаешь, я делаю это не для развлечения.
Нипс уже довел себя до белого каления:
— Ты сумасшедший! Выпусти нас! Пазел, почему ты, мурт тебя побери, ничего не делаешь?
— Я делаю, кое-что, — сказал Пазел. — Помолчи. Дай мне подумать.
— Фиффенгурт, ты слабоумная старая жирная свинья с белыми бакенбардами! — проревел Нипс. — Что ты сделал с Марилой?
— О, перестань, Ундрабаст, — сказал Фиффенгурт. — Откуда мне знать, куда пошла Марила? Полагаю, обратно в большую каюту. Ах, нет — подумать только! — вот она, во плоти.