— Я беспокоюсь не о синяках, — сказал Пазел.
Таша бросила взгляд на Пазела.
— Тогда в чем дело? — спросила она.
Пазел хотел, чтобы она притормозила.
— Леди Оггоск, для начала, — сказал он.
Таша выглядела озадаченной. Они собирались встретиться лицом к лицу со своими злейшими врагами, но Оггоск среди них не было. Ведьма оставалась заточенной в передней рубке вместе с капитаном, которого она так яростно обожала.
— Они что-то замышляют, — сказал Пазел. — Оггоск, Роуз и, может быть, Отт, если уж на то пошло. Я пошел навестить Нипса в ту минуту, когда охранники увели Неду. Все трое стояли у окна и разговаривали с Альяшом.
— Ну, конечно разговаривали, — сказала Таша. — Он боцман, болван ты этакий. Правая рука Роуза, теперь, когда Ускинс развалился на части.
На лестнице им в ноздри ударила грибковая вонь. Они начали спускаться в теплый полумрак нижних палуб, большие собаки балансировали на ступеньках. Мужчины и смолбои шарахались от собак, приподнимали шляпы перед Ташей, смотрели на Пазела со смешанным чувством восхищения и страха. Некоторые все еще винили его во всех неудачах корабля; другие слышали, что он был единственной причиной, по которой «Чатранд» все еще оставался на плаву.
Пазел наклонился ближе к Таше.
— Я слышал, как Оггоск сказала «Девочка», — пробормотал он.
— Ради Рин, — воскликнула Таша, — это все, что нужно, чтобы вывести тебя из себя? Оггоск, вероятно, говорила о бедняжке Мариле. Она единственная, кто заперт со всеми ними.
Ниже уровня орудийных палуб они перешли на новую лестницу.
— Перестань, — сказал Пазел. — Ты знаешь, что эта ведьма одержима тобой. И на этот раз ее голос звучал... жалко. Словно она в отчаянии, вроде как.
— Я бы тоже была в отчаянии, если бы застряла в этом отсеке с Сандором Оттом.
Сознавая, что его собственное отчаяние нарастает, Пазел загородил ей дорогу рукой.
— Это не просто Оггоск, черт возьми, — пробормотал он. — Дело в том, что мы идем… туда. Где это с тобой случилось. Где крысы сошли с ума, а Камень... где ты… ты...
— Туда, где я к нему прикасалась, — сказала она, дотрагиваясь до него.
Пазел вздрогнул; но ее пальцы на его щеке были всего лишь ее пальцами; от них исходила не молния, а то, чего он ожидал: тепло, трепет и обещание, которые вырвали его из сна мыслями о ней. Он закрыл глаза. Перестань дрожать, Пазел, ты не делаешь ничего плохого. Были месяцы, когда ее прикосновение, сама ее близость причиняли обжигающую боль, но это заклятие (наложенное на него мурт-девушкой за тысячи миль к северу) было разрушено или спало́. Были угрозы от леди Оггоск, которая вынашивала какой-то непостижимый план в отношении Таши, план, который требовал, чтобы ее не любили. Но Оггоск больше нечем было им угрожать. Пазел взял Ташу за руку, скользнул пальцами от ее ладони к запястью. Благословляющая лента все еще была там.
— Я думал, ты потеряла ее в заливе, — сказал он.
Таша опустила руку с его щеки на голубую шелковую ленту и стала поворачивать ее, пока они не смогли прочитать слова, вышитые золотой нитью: «В мир неведомый отправляешься ты, и любовь одна сохранит тя».
— Я оставила ленту в каюте, — сказала она, обводя слова пальцами. — Это не то, что я хочу потерять.
Шелковая лента должна была сыграть определенную роль на свадьбе Таши в Симдже. Три ночи назад Пазел, наконец, выполнил отведенную ему крошечную часть церемонии и обвязал ее вокруг запястья Таши. Смысл этого поступка, конечно, совершенно изменился, но эти двусмысленные слова его все еще беспокоили. Разве она все еще не уезжала? Не в жизнь с мужем-мзитрини, а в какую-то область разума, куда он не мог последовать?
Чушь. Нервы. Таша каким-то образом была затронута магией — но не в голове. Сам Пазел в течение многих лет жил под сильным заклинанием и сумел остаться тем, кем он был. Он обнял ее, притянул ближе, почувствовал, как ее дыхание щекочет его подбородок.
— Ты дрожишь, — прошептала она. — Почему ты боишься?
Почему я боюсь? Он сорвал проклятое ожерелье с ее шеи, тащил ее по пылающим лестницам; он видел ее обнаженной и истекающей кровью на пляже. Он мог поцеловать ее здесь и сейчас (до сих пор она дарила поцелуи, хотя и не всегда ему), и никакой катастрофы не последовало бы.
Предположительно.
Этого никогда не случится. Ты мне веришь, так?
Зубы Рина, он вспотел. И Таша, нетерпеливая, проскользнула у него под мышкой и спустилась по лестнице, ускользая прочь.
— Теперь я сильнее, — сказала она. — Я могу встретиться с ними лицом к лицу. Они не могут заставить меня делать то, чего я не хочу.
Они пошли дальше, миновали жилую палубу, где раздавался храп (около сорока жертв снотворного препарата икшель оставались без сознания), и вышли в задний отсек нижней палубы. Темнота усилилась, а вместе с ней и вонь. И мухи — все больше мух с каждым шагом, гудящих, как замученные призраки.