— Я рад, — прокричал он, — на этом, тридцать седьмом году моей работы казначеем на борту Имперского Торгового Судна «Чатранд», регистрационный номер четыре-ноль-два-семь-девять Этерхорд, представить вам еще один точный и безупречный отчет. Начнем с человеческих ресурсов, джентльмены: наше великолепное судно в настоящее время может похвастаться тремястами девяносто одним рядовым матросом, ста сорока старшими матросами, двадцатью двумя мичманами, шестнадцатью лейтенантами и младшими лейтенантами, двумя капитанами орудий, шестью палубными офицерами, полностью владеющими своими умственными способностями, еще одним палубным офицером, славным и награжденным капитаном, знаменитым и образованным мастером парусов, врачом и еще одним человеком, который просит нас поверить, что он тоже врач, помощником хирурга, двумя знаменитыми пассажирами, имеющих право на частичную компенсацию из-за нашего опоздания с возвращением в Этерхорд, девятью специалистами, семью помощниками, ветеринаром с перепончатыми пальцами, мастером-поваром, портным, тридцатью четырьмя смолбоями без каких-либо отличий или моральных недостатков, девяносто одним полностью мобильным турахом и еще одним, страдающим головными болями и склонным падать вперед, полковым писарем, мерзкой ведьмой, опытным командиром китобойного судна и его девятнадцатью выжившими членами его экипажа, включая четырех кесанских воинов, неприлично любящих наготу, тридцатью тремя пассажирами третьего класса, среди которых двенадцать женщин, четыре мальчика, три девочки и младенец с заячьей губой, восемью...
— Замолчите! — крикнул Таликтрум. — Мистер Гангрун, что нам делать с этой мусорной кучей ненужных деталей? Я просил вас сделать краткий отчет.
Гангрун возразил, что он и представляет краткий отчет, что полный отчет для Компании потребовал бы от него «большей конкретности». Он собирался возобновить чтение, но Таликтрум его прервал.
— Этого достаточно, казначей, большое вам спасибо. Разместите ваш отчет в кают-компании, как я просил. А теперь... — Глаза молодого лорда обвели комнату и, наконец, снова остановились на Таше. — Сделай шаг вперед, девочка.
Таша поколебалась, затем шагнула к икшелю и Шаггату Нессу. Она холодно посмотрела на Таликтрума.
— Мы решили сохранить эту чуму идиотизма в секрете от экипажа «Чатранда». Ты или твои друзья говорили об этом с кем-нибудь?
— Нет, конечно, — сказала Таша.
Ни слова о время-скачке, подумал Пазел. Герцил прав. Так безопаснее.
— Когда мы сражались с крысами в этой комнате, — продолжал Таликтрум, — я увидел то, что не могу объяснить. Паткендл тоже это видел, и мой отец, и горстка моих охранников. Я не уверен, спасла ли ты наши жизни или вдохновила крыс разжечь огонь, который чуть не убил нас всех. Ты расскажешь нам, что произошло?
Короткая пауза, затем Таша покачала головой.
— Возможно, ты не доверяешь некоторым присутствующим здесь людям? — предположил Таликтрум. — Не могла бы ты поговорить со мной наедине, чтобы помочь мне лучше командовать этим кораблем?
Ворчание и ропот вырвались изо ртов людей. Командовать, говорит он. Один из турахов отвернулся, чтобы сплюнуть.
— Нет, — сказала Таша.
— Не играй с нами, — сказал Таликтрум, повысив голос. — К настоящему времени ты, как никто другой, должна знать, что мы, члены Дома Иксфир, не блефуем. У нас нет желания видеть, как еще кого-то из твоего народа убивают...
— А как насчет твоего собственного? — пробормотал Фиффенгурт.
— ...но если ты откажешься взглянуть правде в глаза, ты не оставишь нам выбора. Смотри на меня, когда я обращаюсь к тебе, девочка.
— Ее зовут Таша Исик, — сказал Герцил.
Все головы в зале повернулись. Таликтрум вздрогнул; рука Майетт потянулась к луку. Герцил говорил спокойно, но Пазел редко слышал такую глубину ненависти в голосе.
Герцил и Диадрелу были любовниками. Пазел не знал, что это значит — между человеком и восьмидюймовой королевой икшелей. Несколько месяцев назад он бы не поверил, что это возможно: это было предметом шуток смолбоев. Но он видел Герцила, когда они нашли ее через несколько часов после смерти — все еще прекрасную, обнаженную, если не считать забинтованной шеи, в окружении тех из ее клана, кто любил ее до конца. Боль Герцила была подобна второй смерти, и Пазел устыдился своих сомнений.
Это мужество, подумал он, и гордое, тихое одиночество. Она была идеальна для него.
Внезапный шорох из тюков сена. Пазел поднял глаза: восемьдесят или девяносто икшелей материализовались там в мгновение ока, выстроившись, как миниатюрный батальон, вооруженные и молчаливые. Каждый из них был сосредоточен на Герциле.