(— Откуда он знает, что она просто не выдумывает это? — пробормотал смолбой Сару́. — Она просто строчит, стонет и смотрит в потолок. Она даже не останавливается, чтобы подумать.
— Молчи, дурак, — сказал представитель Торговой Семьи, мистер Тайн, — если не хочешь, чтобы у тебя под языком появились нарывы, ты бы увидел крокодильи сны или попал бы под еще какое-нибудь мерзкое проклятие. Она самая известная ведьма в Торговом Флоте.
— Она никогда не колдовала передо мной, — сказал Сару́.
— Считай, что тебе повезло, — проворчал Тайн.) Теперь к вопросу о твоих «достижениях». «Чатранд» благополучно пересек Неллурок. Что из того? Ты не первый, кто совершает этот переход. Один только Великий Корабль пересек Правящее Море тридцать раз за свои шестьсот лет. Я не стану позорить тебя дешевыми поздравлениями. Кроме того, в вопросах дисциплины твое поведение весьма сомнительно.
(— Она даже не смотрит на бумагу, — прошептал Нипс Мариле. — Я не могу понять, как она пишет прямыми строчками.) Это очень хорошо — приговорить мятежников к смертной казни. Ты помнишь, что я приветствовал это решение. Но после вынесения такого приговора откладывать нельзя. Меня просто поражает, что Паткендл & Ко все еще свободно разгуливают по твоему кораблю. Ты говоришь, чтобы они оказали тебе определенные услуги: а именно, сдержали мага с помощью страха и, возможно, отвлекли Сандора Отта от более вредоносного вмешательства в твои дела. Чепуха. Убей их. Извлеки Нилстоун из руки Шаггата и повесь их в течение часа. На каком-то этапе тела должны накапливаться, если ты хочешь обнаружить хранителя заклинаний, того, чья смерть возвратит статуе человеческий облик.
(— Я бы хотел, чтобы она применила свои колдовские навыки, чтобы найти утечку, — сказал Элкстем, — или выяснить, куда в Алифросе нам следует направиться.
— Или вытащить нас из этой вонючей ловушки, — сказал Круно Бернскоув.) Другое твое оправдание для помилования еще более убогое. Ты говоришь, что был избран «духом-хранителем», который целую вечность жил в алом волке. Арунис расплавляет волка; расплавленное железо разливается и обжигает тебя; твой ожог напоминает ожоги негодяев-мятежников. И это влечет за собой общую судьбу? Тебе не приходило в голову, Нилус, что ты валяешь дурака?
(— Мистер Фиффенгурт сказал мне, что она перестала колдовать, — прошептал Нипс. — Он думает, что, должно быть, что-то пошло не так, сильно не так, раз она все это прекратила. Но я задаю себе вопрос, не приберегает ли она себя для нужного момента. Говорю тебе, она смертельно опасна. Просто посмотри на нее.) Если я клеймлю вола своими инициалами, придаю ли я ему какую-то высшую цель? Если шесть таких животных бродят внутри стада, служат ли они хранителями, «совестью» (слово слабака) для остальных? У тебя есть все цели, к которым достойно стремиться моему сыну. Когда ты станешь губернатором Кесанса, когда твои дети принесут тебе мешки с золотом из своих поместий, когда твои бастарды уничтожат всех твоих врагов, твои имперские солдаты будут собирать налоги, а твои куртизанки будут соревноваться, чтобы доставить тебе удовольствие — вот тогда напиши мне о судьбе. До того дня я это запрещаю. Что касается твоей матери...
— Ундрабаст, — пробормотал Сандор Отт из своего угла, — отойди от ведьмы.
Нипс осторожно отступил на шаг от леди Оггоск. Несколько недель назад он научился подчиняться Отту быстро, фактически мгновенно, но все еще не научился скрывать свой гнев. В этом он полагался на Марилу, которая, единственная из всех его знакомых, всегда могла скрывать свои чувства.
— Пойдем, — сказала она, вставая и уводя его прочь, держась между ним и мастером-шпионом.
Без нее я был бы уже мертв, подумал он.
Они осторожно ступали среди распростертых и спящих людей. Роуз, притаившийся за стулом Оггоск, заметил их и вздрогнул, как птица, заметившая внезапное движение. Теперь он все время дергался и вел невнятные разговоры ни с кем, а иногда бросался на фантомов. Нипс старался держаться подальше от его кулаков.
Но даже уклоняться от угроз было не слишком просто. Каюта была размером примерно пять шагов на шесть. Одно окно, один ярд полупрозрачной крыши, занавешенный уголок для ночных горшков. Одна дверь на верхнюю палубу: никогда не запирается тюремщиками-икшелями, но запирается изнутри самими заключенными, чтобы ветер или какой-нибудь бездумный матрос не распахнули ее и не убили их всех. И огненный горшок в углу, где обжигались маленькие ягоды, пар от которых сохранял им жизнь.