— Тебе было бы разумнее признаться во всем, Лудунте, — сказал Таликтрум.
— Но, милорд! Я не сделал ничего плохого!
— У тебя не может быть секретов от меня, — сказал Таликтрум, внезапно повысив голос. — Я избран судьбой. Я вижу дальше, глубже, чем ты. Я вижу наш окончательный триумф как народа — и каждый эгоистичный, глупый поступок, который препятствует этому триумфу.
— Тогда вы знаете, что я говорю правду, — сказал Лудунте.
— Я знаю всю правду, которую ты говоришь, и всю ложь. — Внезапно Таликтрум развернулся и схватил Лудунте за челюсть. — Я должен заставить тебя тоже это увидеть, — промурлыкал он. — Я должен услышать это из твоих уст, знать, что твой разум принял правду, если ты хочешь продолжать служить мне... служить клану, клану, конечно, через меня, его законного лидера.
И тут Лудунте допустил ошибку, серьезную ошибку. Его голова не могла пошевелиться, но при словах «законный лидер» его глаза на мгновение метнулись к лорду Талагу, сидевшему на своем угрюмом насесте. Этот взгляд не ускользнул от Таликтрума. Его рот искривился от ярости.
— Я утоплю тебя, — сказал он. — Я обращусь к клану с просьбой санкционировать твое наказание, и они это сделают.
Лудунте закрыл глаза, дрожа. Но он сказал то, чего требовала честь, и при этом с уверенным видом:
— Если клан требует моей жизни, я отдаю ее с радостью. Моя жизнь в руках клана.
— Как и наша, — последовал ритуальный ответ из всех уст. Энсил тоже выговорила заученные с детства слова, хотя Солдаты Рассвета бросали на нее полные ненависти взгляды. Для этих фанатиков она была такой же предательницей, как и ее бывшая хозяйка. Диадрелу доверилась великанам и взяла одного из них в любовники. Грехом Энсил была любовь к Диадрелу — обожание ее, вера в нее на грани бунта. Она бросила вызов Таликтруму, забрала у него тело Дри и доставила его Герцилу. Да, она лицемерила, произнося эти слова. Она разорвала клановые узы в пользу своей госпожи. Но Лудунте тоже поклялся служить Дри на протяжении всего своего обучения, и все же он завел ее в ловушку, в которой Дри погибла. Разве это не было бо́льшим преступлением? Не по закону икшель, конечно. И все же где-то, несомненно, существовал закон сердца?
— Есть три возможности, — сказал Таликтрум. — Во-первых, ты перепутал таблетки, приняв постоянное противоядие за временное.
— Никогда, — сказал Лудунте.
— Во-вторых, ты намеренно принес не те таблетки в среднюю рубку, потому что по какой-то причине хотел, чтобы гиганты были свободны.
— Чепуха, милорд!
— В-третьих, ты сказал кому-то о местонахождении таблеток, и они — или кто-то, кому они сказали в свою очередь, — подменили сами флаконы.
— Я никому не говорил! — воскликнул Лудунте с нарастающим отчаянием. — Лорд Таликтрум, почему вы мне не доверяете? Разве я не был вашим верным слугой во всем?
Таликтрум пронзительно посмотрел на него.
— Оставь нас, — сказал он. — Я поговорю со своим личным советом о твоей вере и других вопросах.
Он повернулся, отпуская Лудунте властным взмахом руки. Глаза Лудунте в большом отчаянии обвели комнату, остановившись, наконец, на Энсил. Она вернула ему все сочувствие, на какое была способна, а его почти не было. Лудунте, скованной походкой, направился к двери. Солдаты Рассвета Таликтрума шипели и плевали в его сторону, когда он уходил.
Взгляд Таликтрума упал на Энсил. «Ты» — вот и все, что он сказал.
Она встала и последовала за ним мимо шеренги солдат. Близость Таликтрума заставила их молчать, но их глаза сказали ей, что бы они сделали, если бы им дали возможность. Одни изучали ее тело, другие теребили свои копья. Он уничтожает их, разрушает их разумы, подумала Энсил. Они отрезаны от всех традиций клана, кроме послушания и кровопролития. Дри всегда предупреждала ее, что смелость без причины хуже, чем ее полное отсутствие. Мать-небо, он представляет для нас бо́льшую угрозу, чем Роуз.
Они вошли в то, что Таликтрум называл своей «комнатой для медитации», где на столе, сделанном из крышки бочонка из-под маринадов, горела единственная лампа. Майетт, конечно же, была там и наблюдала за Энсил, как нервная кошка. Как и Сатурик: молчаливый, с быстрыми пальцами, универсальный шпион Таликтрума. Более поразительным было присутствие Пачета Гали, сурового седовласого дедушки Майетт. Титул Пачет давался немногим: это был высший уровень обучения, к которому мог стремиться икшель. Гали был мастером-музыкантом: настолько великим мастером, что, как говорили, старые, утраченные знания о магии икшель продолжали жить в песне его флейты. Диадрелу видела доказательства. Игра Гали вызвала ласточек из их гнезд на утесе близ Брамиана, и Таликтрум, одетый в один из двух бесценных ласточка-костюмов, смог командовать ими, как маленькой крылатой армией.