Исик уставился на него снизу вверх: в бровях стекло, на щеках ручейки крови.
— Мы должны доверять друг другу, ваше величество, — прошептал он, — и должны стать умнее их, каким-то образом. Клянусь Ночными богами, я вспомнил все.
Глава 14. ИЗ НОВОГО ДНЕВНИКА Г. СТАРЛИНГА ФИФФЕНГУРТА, КВАРТИРМЕЙСТЕРА
26 илбрина 941
С чего, клянусь Благословенным Древом, начать? С мертвецов? С благословения козла? Или с того факта, что Небесное Древо даже не нависает над нами здесь, помоги мне Рин? [7]
Нет: Я начну с Паткендла, поскольку я только что его видел, & страдания парня еще свежи в моей памяти. Я только что спустился с такелажа, как & почти все на борту. Длому все еще пялились на нас, но их число уменьшалось. Возможно, их заставила уйти чушь о судном дне, которую провизжала эта ведьма. Возможно, мы каким-то образом оговорились, задели их чувства. Как бы то ни было, вскоре мы пришли к выводу, что до рассвета нас не накормят & даже не встретят с чем-то большим, чем страх & суеверия. Они окружили нас тросами, чтобы остановить наш дрейф, расставили охранников по концам моста-перехода & оставили нас томиться на тонущем корабле.
Несколько человек взорвались, проклиная их. Другие громко просили еды. Длому, однако, не обратили на это внимания, &, когда они скрылись из виду, даже самые робкие матросы начали их проклинать, пока вся верхняя палуба не начала выкрикивать оскорбления — рыбьи глаза, черные ублюдки, бессердечные уроды, — а затем кто-то смущенно произнес: «Ааа, умм», & мы увидели, что один из тросов двигался, как удочка, и на нем болтались связки холста. Из связок вырывались струйки пара, а запах, когда мы втащили их внутрь, вызвал низкий стон экстаза у ближайших мужчин. Очевидно, Ибьен пристыдил их. Призраки или не призраки, мы не умрем с голоду.
Внутри были теплые булочки, ломтики свежего сыра, копченая рыба, речные моллюски, о которых Болуту говорил уже несколько дней, & матерчатые пакеты, наполненные странными маленькими кондитерскими изделиями пирамидальной формы — немного меньше апельсинов, они были посыпаны сахаром и мелкими твердыми семечками. Мы откусили: они были солено-сладкими & вязкими, как китовый жир.
— Мул! — закричал при виде их Болуту. — Ах, Фиффенгурт, вы не найдете ничего более дломического, чем мул! Они были спасением во многих морских путешествиях или форсированных маршах через горы.
— Но что же они такое?
— Еда! — сказал Болуту & быстро сменил тему.
Еще черный хлеб &, чтоб я так жил & дышал, много пачек того, что мы приняли за жирных белых червей. Дюжина из них упала на палубу, когда мы разорвали первую пачку, молниеносно отбежала футов на пятьдесят или около того, а затем затихла. Болуту схватил один, содрал с него кожуру, как с треклятого банана, & съел:
— Это фрукты, — сказал он, — «змей-бобы». Они падают с родительского дерева & отползают в сторону, ища новые места для роста. Если они не извиваются, их не стоит есть.
Я уже собирался отважиться на одно из этих лакомств (уже проглотив хлеб, сыр & рыбу — последние окрашивали в зеленый цвет все, к чему прикасались, и придали нам всем ужасно мерзкий вид), когда появилась леди Таша с блюдом, доверху наполненным всем вышеупомянутым.
— Вы отнесете это Пазелу? — спросила она меня.
— Мы можем сделать кое-что получше, — сказал я ей. — Уже далеко за полночь, верно? Три дня прошло. Давайте вытащим его с гауптвахты, моя дорогая! Вы пойдете со мной.
Но Таша покачала головой:
— Сделайте это вы, мистер Фиффенгурт. И проследите, чтобы он поел, хорошо? Еды хватит & для сфванцкоров.
Разумно: еда должна закончиться через несколько минут. Но комплимент, который я хотел ей сказать, замер у меня на губах, когда она повернулась & пошла обратно к Грейсану Фулбричу. Старина Весельчак скормил ей кусок хлеба, она ухмыльнулась ему с набитым ртом, & внезапно я пришел в ярость. Глупо, конечно: молодые сердца непостоянны, & Таша явно бросила Паткендла в пользу этого юнца из Симджи. Почему их вид наполняет меня таким негодованием? Возможно, я просто надеялся, что у девушки вкус получше.
Я нырнул вниз по Священной Лестнице, поругался с ползунами на контрольно-пропускном пункте &, наконец, был препровожден (как это слово застревает у меня в горле) на корму спасательной палубы, на гауптвахту. Четыре тураха (по два на каждого сфванцкора, ни одного на Паткендла) сами вылизывали чистые тарелки; они стали злобными, когда поняли, что я не принес вторую порцию. В дальнем конце ряда камер два сфванцкора наблюдали за мной яркими волчьими глазами.