В соседней комнате включили проигрыватель, громкая музыка затасканного шлягера неприятно резанула по ушам, возникло желание пойти туда и убрать звук. Претендентка вышла следом за родителями. Глеб оказался вдвоем с ее бабушкой.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Татьяна Ивановна. А вы Глеб? Про вас тут много говорят…
Она вздохнула, совсем как отец претендентки.
— Говорят? — заинтересовался Глеб.
— Ага, — кивнула старушка. — Как же еще, коли никто девку замуж не берет? Куда ни сунься, все уже поженились, а наша все училась. Слышу, ей только и талдычат: «Замуж не думай до конца института. Потом тебе жениха найдем». А вот и не нашли. Уж она — то им глаза колола, что не дали замуж выйти… А и то скажу: забаловали девку — что ни захочет, все ее! Праздник не праздник, если какую вещь не подарят. Так и приучили больше платью да шубе, чем людям радоваться. Душой черстветь стала, а мать только хвалит: «Ты у нас самая умная, ты у нас самая разэдакая…»
— Она у вас единственная внучка?
— Нет, есть еще, — махнула бабка сухой рукой. — А эта одну себя знает, другие люди ей вроде как служить должны…
Неслышно ступая, в комнату вошла претендентка. Быстро взглянула на бабушку.
Татьяна Ивановна молча подвинулась, давая ей место рядом с собой, но та не села.
— Я жду, — она многозначительно взглянула на Глеба.
— Идите, серчает уже, — поджала губы Татьяна Ивановна. — Не обижайтесь, коли что не так. И пирогов моих не откушали.
— Спасибо, не хочется, — соврал Глеб и пошел в соседнюю комнату.
Претендентка полулежала в кресле, а ее родители топтались под танго в исполнении Софии Ротару. И тут Глеб с внезапной тоской подумал: неужели он тоже через некоторое время сытой семейной жизни так же обрюзгнет, станет ходить дома тоже при гостях в пляжных шлепанцах, двигаться после еды, выискивать замысловатые диеты, пытаясь сбросить лишний вес, начнет часами смотреть телевизор, пока жена шастает по магазинам в поисках модного платья, поскольку ни одно уже не налезает на ставшую бесформенной фигуру, а модное очень хочется.
Почему за все время их встреч она не поинтересовалась, как он живет один, справляется ли с хозяйством, не предложила помочь, не спросила, голоден или сыт?
Он подошел к ней, подал руку, приглашая танцевать.
— Обиделась? — чуть слышно спросил Глеб.
— Ты к кому пришел? — шепотом ответила она, и Глеб порадовался, что музыка звучит громко и их разговор не услышат.
— Как к кому? — сделал непонимающее лицо.
Она откинулась назад, опершись спиной об его сомкнутые на ее талии руки:
— Ты пришел ко мне или разговоры говорить с бабкой?! Бросил меня, сидишь там…
— Я к вам ко всем пришел. В доме все имеют полное право на внимание гостя. Разве нет?
— Нет! Жаль, что ты этого не понимаешь.
Она ловко высвободилась и вернулась в кресло. Глеб остался стоять посредине комнаты. «Наверное, это все», — мелькнуло у него.
— Что же вы? — спросила хозяйка.
— Глеб уезжает домой, — ответила за него дочь.
Папаша засуетился, завлек Глеба в другую комнату, предложил выпить на дорожку по рюмочке коньяка. Не получив согласия, выпил один и, смущаясь, сказал:
— Я слышал… Случайно… Вы немного повздорили?
— Ну что вы, все нормально, — улыбнулся Глеб.
— Нет-нет… Вы не обижайтесь, она еще в сущности дитя.
Он требовательно заглянул гостю в глаза, словно настаивая, что дочь сущее дитя и ей можно все на свете простить. Однако Глеб прощать все на свете не хотел.
— Папа! — позвали из прихожей.
— Это не меня, это вас зовут, — хихикнул хозяин. — Идите и помиритесь! Слышите?
— Слышу, — буркнул Глеб, выходя в прихожую.
Через открытую входную дверь квартиры ему было видно, как претендентка стояла у дверей вызванного лифта. «Сейчас она будет мириться», — тоскливо подумал Глеб, представив, как дитя, которому скоро стукнет тридцать, а замуж все еще никто не берет, начнет молча прижиматься к нему в лифте и, закрыв глаза, подставлять губы для поцелуя.
IV
У определенного сорта людей возник такой способ заработка — торговля местом в очереди за спиртным. Заплати два-три рубля — и тебя поставят пятым или шестым, а продавший место в очереди в ад снова встанет в середине длинного хвоста людей, поджидая нового случая разжиться.
Угрюма очередь, несущая рубли и трешки, пятерки и десятки в обмен на бутылки христовой слезы, запечатанные бескозырками из тонкой жести. Угрюма и агрессивна к пытающимся пролезть вперед, нарушить ее медленное мрачное шествие к прилавку. Могут и по шее надавать, не посмотрев на милицейского сержанта с рацией, стоящего в дверях магазина. Будучи наслышан об этом, Юрка не полез без очереди, а терпеливо и организованно продвигался вместе со всеми.