Скорпионы в банке, да и только! А вот один оказался не такой, заерепенился, взбунтовался, хотя Оракул был полностью осведомлен обо всех его делах, планах на будущее, чуть ли не мысли читал. Пришлось с упрямцем рассчитаться, поскольку тот догадался, кто дирижирует оркестром махровых расхитителей и уголовников.
— Вы о Коле? — побледнел Усов. — Его что, убили? Какой кошмаг! Вы нашли убийцу?
— Да. Его убили вы, Борис Иванович. Не сами, конечно, — заметив протестующий жест Усова, добавил Соломатин. — Чужими руками убили, поскольку всегда были дьявольски осторожны.
— Сказки! — усмехнулся Борис Иванович. — А вы, подполковник Соломатин, ответите за гнусные инсинуации. Я позвоню Милованову.
— Он подал рапорт об уходе на пенсию, — с притворным сочувствием развел руками Глеб. — А следствие располагает необходимыми документами. В последнее время Оракул никому не звонил, и вы прекрасно знаете, почему не слышно хорошо поставленного баритона брата вашей жены, бывшего актера, вступившего с вами в преступную сделку. Знаете и о судьбах Виктора Степановича Рунина, Шаулова и многих других. Поэтому торопитесь решать дела, устраивать алиби, где угрожая, где умасливая…
— Ордер на арест есть? — останавливая его, Усов поднял ладонь. — Или будете продолжать беспочвенные оскорбления?
— Ордер есть, — поиграл желваками на скулах Соломатин. — Внизу ждет машина…
— И ваши люди в приемной, — закончил Усов. — Так?
Не дождавшись ответа, он встал, подошел к окну, попробовал его открыть, потом зло рванул не поддающуюся створку рамы. Заметив, как напрягся Соломатин, желчно усмехнулся:
— Не беспокойтесь, я не собираюсь бросаться вниз. Я, видите ли, большой жизнелюб. — Борис Иванович ослабил узел галстука, подставил разгоряченное лицо струе воздуха, идущей из окна.
Достал трубочку с нитроглицерином, бросил под язык маленькую таблетку.
— Сам виноват, недооценил вас… И все из-за любопытства проклятого получатель! Так и знал, что Коля назвал ему мое имя.
— Имеете в виду Фомина? Парень ничего не знал! — глядя в спину Усова, глухо сказал Глеб. — Он только хотел узнать правду. Еще одна искалеченная судьба на вашей совести.
— Бросьте, — не оборачиваясь, передернул плечами Борис Иванович. — Каждый знает, на что он идет. И братец моей Таисы, за хорошие деньги согласившийся стать Оракулом, знал. Для него это была еще одна роль — увлекательная, интригующая, в духе Шекспира. Актер не мог не играть… Все знали, и ваш Фомин догадывался, если точно не знал. Хотелось, чтобы с Филатовым работал молодой, достаточно интеллигентный парень. Я хорошо изучил и покойного Колю, и его привычки. Такого искали, и подвернулся Фомин. А вы — «искалеченная судьба»! Его без меня покалечили, если на такие дела пошел, ясно? Много лет подряд нам сверху подавали примеры восточной роскоши и неги, получения всяческих наград и отличий, именного оружия и орденов с бриллиантами, пример непогрешимости и нахождения вне всякой критики, пребывания над законом. Думаете, это проходило зря, летело мимо тех, кто хотел не только слушать убаюкивающие сказки о процветании, но действительно процветать? Я не желал смерти Коли… Меня вообще тогда не было в городе, его судьбу решили без меня. С перепугу…
Усов отошел от окна, прошаркал к креслу, стоявшему напротив Соломатина, тяжело опустился в него, раздувая щеки от мучившей одышки. Немного помолчал, сидя с полуприкрытыми глазами. Губы у Бориса Ивановича приобрели нездоровый синеватый оттенок, резко обозначились мешки под глазами.
— Вам нехорошо? — встревожился Глеб. Этот человек не имеет права умирать, не представ перед судом.
— Мне? — приоткрыл глаза Усов. — А вы как думаете? Полагаете, я радуюсь предстоящему переселению в тюрьму? Это было бы по меньшей мере идиотизмом. Знаете что? У вас все равно ничего не выйдет. Да-да, не выйдет! Вот посмотрите, я скоро буду опять на свободе. К моим услугам лучшие адвокаты и благодарные мне люди повыше вас рангом, и предстоящие амнистии. Ваше время, уважаемый Соломатин, пришло ненадолго! Скоро всем надоест играть в демократию, поскольку таких, как я, не один и не два, а все мы вовсе не желаем подобных переселений.