В трубке раздался голос телефонистки:
— Доктор Стасатос, район Кипсели. Сейчас наберу номер.
— Не надо.
— Простите, сэр?
— Не звоните ему. Я только что вспомнил, что мне надо позвонить в другое место. — Он мог бы поговорить с доктором Стасатосом и, возможно, выполнить тем самым свою миссию, но больше всего на свете Добкину хотелось сейчас поговорить непосредственно с Тель-Авивом, и он был близок к этому. — Отмените этот звонок.
Телефонистка в Афинах так и сделала, хотя это ей явно не понравилось.
— Так что вы хотите, сэр?
— Соедините меня… с Тель-Авивом.
— С Тель-Авивом? — Телефонистка замолчала. Такие случаи бывали и раньше. Но ее это не касалось. У Греции и Израиля хорошие отношения. Но этот бедняга здорово рискует, звоня в Тель-Авив из Ирака. — Подождите, пожалуйста. — Она переключила линию на другую телефонистку, в трубке раздались щелчки, жужжание, звонки.
Добкин услышал уже другой женский голос:
— Тель-Авив на линии, сэр.
Потом послышался далекий, но бойкий голос девушки, ответившей на иврите:
— Тель-Авив. Номер, пожалуйста.
Сердце Добкина чуть не выскочило из груди. Ему захотелось заползти в трубку и добраться по проводам до Тель-Авива, захотелось закричать и передать этой девушке все, что он должен был сообщить.
— Номер, пожалуйста.
Добкин еле сдержался.
— Подождите. — Можно было назвать несколько номеров. Его домашний, например, но жена наверняка сейчас у кого-нибудь из своих многочисленных родственников. Номеров много. Друзья, офицеры, политики. Но, безусловно, возникнут затруднения, если он поговорит с кем-нибудь, а потом уже этот человек будет передавать его слова правительству.
— Сэр, вы…
— Резиденция премьер-министра в Тель-Авиве. — Добкин не мог в международном разговоре назвать секретный номер телефона, поэтому предстоял еще разговор с телефонисткой на коммутаторе резиденции. Интересно, где сейчас правительство, в Тель-Авиве или в Иерусалиме? Но, во всяком случае, он сможет поговорить с каким-нибудь ответственным дежурным в Тель-Авиве. В вестибюле снова послышался шум. Рано или поздно они найдут труп Кассима. В трубке послышались звонки.
— Резиденция премьер-министра, — раздался голос телефонистки.
— Послушайте, где происходит заседание, у вас или в Иерусалиме?
Наступило молчание. Эта информация сообщалась в газетах, так что у телефонистки не было причин скрывать ее.
— Простите, а кто вы?
— Генерал… — Добкин не знал, какую реакцию может вызвать его имя. — Генерал Коен.
Телефонистка опять помолчала.
— Я попрошу телефонистку в Тель-Авиве переключить вас на Иерусалим… генерал.
— Спасибо. — В трубке раздались короткие гудки. Занято. Должно быть, все в Израиле звонят ночью в резиденцию премьер-министра со своими советами и жалобами. Такое случалось во время каждого кризиса. Каждый израильтянин мнил себя премьер-министром.
— Все линии Иерусалима заняты, сэр.
— Я звоню очень издалека. Дело государственной важности. Наберите этот номер. — И Добкин продиктовал телефонистке секретный номер в Иерусалиме.
Трубку там сняли почти немедленно.
— Да, — ответил усталый мужской голос, не называя ни себя, ни учреждение. — Кто говорит?
Добкину было слышно, как в кабинете в Иерусалиме раздавались звонки и другие дежурные отвечали на них. Да, трудная там у них была ночь. У него даже потеплело на душе от этой мысли.
— Слушайте меня внимательно и ни в коем случае не кладите трубку.
— Хорошо, сэр. — Этой ночью дежурному пришлось уже выслушать множество звонков, приятных среди них было мало, и все же он ни за что не решился бы положить трубку, если человек звонит по этому номеру, известному только важным лицам.
— Я генерал Бенджамин Добкин. — Он назвал свой псевдоним и личный номер.
— Понял, сэр. — Дежурный нажал кнопку, и в соседней комнате снял трубку человек Хайма Мазара из «Шин Бет».
— Я звоню из Вавилона. Из Ирака. Это то место, куда террористы вынудили сесть «Конкорд».
— Понял, сэр.
— Вы проверили мой псевдоним и личный номер?
— Да, сэр.
— Но все-таки не верите, что я генерал Добкин?
— Нет, сэр.
— Я не виню тебя за это, сынок. А теперь слушай, я должен поговорить с кем-нибудь, кто знает мой голос и сможет опознать его.
Добкин говорил медленно и четко, но не слишком громко.