— Ужасная глупость. Ведь это же сплошное лицемерие. Ладно, пусть будет по-вашему. — Хоснер шагнул в загон.
Раввин Левин схватил его за руку и потянул назад.
— Послушайте меня. Искусство выживания зачастую является смесью глупости, лицемерия и компромиссов.
— У меня нет времени на подобные разговоры.
— Подождите. Вы англофил, Хоснер. А вы задумывались когда-нибудь, почему англичане не пропускают четырехчасовой чай даже во время боя? Или почему даже в тропиках они одеваются к обеду?
— Таков их стиль.
— И это хорошо влияет на моральный дух людей. Очень хорошо влияет на моральный дух, — повторил раввин и легонько постучал Хоснера по груди. — Мы не хотим, чтобы наши люди забыли обо всем только потому, что они сидят на вершине холма в Вавилоне, окруженные враждебно настроенными арабами. Поэтому и надо, чтобы наша повседневная жизнь шла привычным чередом. Мы не отменяем субботнюю службу, не хороним мертвого в субботу, не работаем. И мы не опустимся до того, Иаков Хоснер, чтобы есть ящериц или что-нибудь подобное, потому что это не кошерная пища. — Раввин снова постучал Хоснера по груди, но на этот раз посильнее. — И другие религиозные обычаи мы нарушать не будем. — Он смахнул пыль с рубашки Хоснера. — Спросите генерала Добкина, почему солдаты даже во время боевых действий обязаны бриться каждый день. Это моральный дух, Иаков Хоснер. Образ жизни. Стиль. Цивилизация. Только так можно держать на высоте их боевой дух. Мужчины должны бриться, а женщины причесываться и красить губы. От этого и идет их моральный и боевой дух. В свое время я был армейским священником. Так что знаю, о чем говорю.
Хоснер невольно улыбнулся.
— Очень интересная теория. Но я предложил вам сотрудничать.
Раввин Левин понизил голос.
— Я буду убеждать людей соблюдать Закон Божий, а вы будете убеждать их выполнять свой воинский долг. Они сами решат, чью сторону принять. Душевное смятение — это не всегда плохо. Оно помогает людям забыть, в каком беспомощном положении они оказываются, когда спорят по пустякам. Значит, по пустякам будем спорить мы с вами. Но втайне будем приходить к компромиссу. Как, например, сейчас. Иду же я на это совещание в субботу. Я разумный человек. Понимаете? — И Левин прошел в загон.
Хоснер стоял, уставившись на то место, где только что стоял раввин. Он не мог постичь всей его логики. Это была какая-то смесь макиавеллизма и путаного византийского мышления с элементами чистого иудаизма. Хоснер подозревал, что раввин и сам не понимал всего того, что говорил. Определенно, эксцентричный человек. И все же его слова вселяли уверенность.
Хоснер прошел внутрь загона.
Во дворе загона стояли человек пятнадцать, они тихо переговаривались. Как только появился Хоснер, разговоры смолкли и все головы повернулись в его сторону. Он остановился возле дверей. Бело-голубой свет луны пробивался через крышу из финиковых пальм, освещая то место, где он стоял. Министр иностранных дел Ариэл Вейзман подошел к нему и протянул руку.
— Вы прекрасно потрудились, господин Хоснер.
Хоснер позволил пожать свою руку.
— Вы имеете в виду то, что я допустил, чтобы в моих самолетах были установлены бомбы, господин министр?
Вейзман внимательно посмотрел на него.
— Иаков, — тихо произнес он, — хватит об этом. — Министр повернулся к присутствующим. — Давайте начнем. Мы собрались здесь, чтобы определить наши задачи и оценить возможности их выполнения.
Пока министр продолжал свою парламентскую речь, Хоснер поставил на землю портфель и огляделся.
Каплан лежал на животе возле стены, покрытый ниже талии голубым фирменным одеялом «Эль Аль». Окровавленные брюки лежали рядом на земле. За ним ухаживали две стюардессы — Бет Абрамс и Рашель Баум, и, похоже, Каплану это очень нравилось. Хоснер был рад тому, что стюарды и стюардессы «Эль Аль» прошли курс начальной медицинской подготовки.
Среди собравшихся присутствовали десять официальных делегатов мирной конференции, включая двух арабов — Абделя Джабари и Ибрагима Арифа. Мириам Бернштейн стояла рядом с трещиной в стене. Хоснер отметил про себя, что в лунном свете она выглядит прекрасно. Он поймал себя на том, что не сводит с нее глаз.
В углу сидел пленный араб, запястья его рук были привязаны к лодыжкам, на лице, в тех местах, куда его бил Хоснер, запеклась кровь. Камуфляжная рубашка тоже покрылась коркой засохшей крови от раны на плече. Кто-то расстегнул ему рубашку и перебинтовал рану. Казалось, что пленный находится в полудреме или в состоянии наркотического опьянения.