Мириам затрясло, слова вырывались у нее с придыханием:
— Если… если бы твои родители остались в Европе, то ты стал бы фашистом. Они бы признали тебя за своего.
Хоснер залепил ей пощечину. Мириам упала на крыло самолета и прокатилась несколько метров вниз. Она лежала, а раскаленный металл обжигал ее голые ноги.
Хоснер подошел к ней и помог подняться.
Люди, работающие на разборке хвостовой части, не таясь наблюдали за ними.
Хоснер схватил Мириам за руки и притянул ее к себе.
— Мы никогда не договоримся, Мириам, если будем продолжать оскорблять друг друга. — Он заглянул ей в глаза и увидел стекающие по щекам слезы. — Прости меня.
Мириам с неожиданной силой оттолкнула его.
— Убирайся к черту! — Сжав пальцы в кулак, она вскинула руку, но Хоснер схватил ее за запястье.
— А ты полна решимости, Мириам. Почему же ты не подставляешь для удара другую щеку? Из тебя еще выйдет хороший боец.
Она вырвалась, быстро пересекла сверкающее дельтовидное крыло и, пройдя через аварийный выход, скрылась в салоне.
Глава 20
По земляной насыпи Хоснер медленно спустился с крыла. Внизу его поджидал Бург. Хоснер вздохнул.
— Ну, что еще надо сделать?
— У меня такое ощущение, что я твой адъютант.
— Так оно и есть. И мой начальник разведки. Добкин мой начальник штаба, а Лейбер сержант по снабжению. У каждого есть свое задание, а у кого нет, тот его получит в ближайшее время.
— И даже Мириам Бернштейн? — закинул удочку Бург.
Хоснер посмотрел на него.
— Да. У нее тоже есть свое дело. Она заставляет нас быть порядочными, напоминает нам, что мы цивилизованные люди.
— Я предпочел бы, чтобы мне сейчас об этом не напоминали. Как бы там ни было, она просто любитель, пытающийся разбудить в людях чувство вины. А вот с тобой хочет поговорить профессионал. Это и есть следующее дело.
— Раввин?
— Раввин. А потом, я думаю, тебе следует поговорить с Макклуром и Ричардсоном. Как твой начальник разведки, я считаю, что здесь не все чисто.
— Например?
— Я не уверен. Но в любом случае, как твой адъютант, думаю, они могут рассчитывать на большее внимание и моральную поддержку с нашей стороны, поскольку являются среди нас единственными иностранцами. На их месте я бы давно уже ушел отсюда.
— Макклур несгибаем как скала. А Ричардсон, по-моему, слегка трусит. Я поговорю с ними. Что еще?
— Пока ничего на ум не приходит, если только ты не хочешь провести голосование по поводу предложения Риша о сдаче. Вечер уже близок.
Хоснер улыбнулся.
— Мы проведем его утром.
Бург кивнул.
— Да, утро вечера мудренее.
— А где Добкин?
— Последний раз, когда я его видел, он проводил урок по выкладыванию бруствера и рытью окопов.
— Это был последний урок перед выпуском?
— Пожалуй. А экзамен состоится сегодня ночью.
Хоснер кивнул.
— Передай ему, я хочу, чтобы до наступления темноты он провел урок по стрельбе. Как можно больше людей должны уметь обращаться с оружием. Если убьют автоматчиков, любой должен суметь заменить их.
— Хорошо. Если понадоблюсь, я буду в загоне. Я обещал стюардессам подменить их на несколько часов и подежурить возле раненых.
— Проследи, чтобы они ни в чем не нуждались.
— Разумеется.
Хоснер нашел раввина Левина разговаривающим с Бекером. Бекер копал могилу в небольшом холмике, с которого открывался вид на Евфрат.
Он остановился в нескольких метрах от них, ожидая, пока раввин заметит его.
Левин что-то сказал Бекеру, потом подошел к Хоснеру.
— Иаков Хоснер, Лев Вавилонский. Ты видел своего тезку во время вашей прогулки к воротам Иштар?
— Чем я могу быть полезен, рабби?
— Можешь начать с того, что точно расскажешь мне об условиях, предложенных Ришем.
— А для чего это вам? Мы все равно не принимаем их.
— Ты не принимаешь, я не принимаю, и большинство людей, находящихся здесь, не принимают. Но есть и такие, которые хотели бы их принять. Закон Божий учит нас, что в подобных ситуациях каждый человек должен сам решать вопросы, касающиеся его судьбы.
— Я не помню, чтобы об этом говорилось в Библии или в Талмуде. Похоже, вы сами выдумываете законы, устраивающие вас.