Потрясенный Сантьяго с рисинкой, прилипшей колбу над выкаченными глазами, сказал, что подозреваемому нужна срочная медицинская помощь.
— Зачем? — скрипучим голосом спросил Мор.
— Чему вас учат в школе спецназа?! Как превышать полномочия? — выдохнул Сантьяго, стараясь поднять кровоточащую руку выше сердца, минимизируя причиненный вред. — Помоги мне перевязать его.
— Зачем? — повторил Мор, неподвижный, как лежавший без сознания наркоман.
— Мор, заткнись и помоги мне! — выкрикнул Сантьяго. Он не знал, что огорчительнее: приказать почти безмолвному человеку заткнуться или быть партнером этого безмолвного человека, готового, помимо всего прочего, позволить раненому злоумышленнику истечь кровью до смерти. Сантьяго видел, как все его перспективы уходят в землю с кровью наркомана, и понимал, что нужно перетащить подозреваемого через дорогу в больницу и немедленно связаться с Маккьютченом. Если наркоман потом умрет, черт с ним, ему самому ничто не будет грозить. Мор может идти куда угодно, в ОАБ стремится много усердных работников, не помышляющих подвергать риску карьеру Сантьяго при обычном задержании.
Как выяснилось, Сантьяго мог бы надеяться на лучшее.
Три дюжих санитара, перебежавших улицу, увидев на тротуаре такси и перед ним перевернутое кресло-каталку, без симпатии отнеслись к полицейским, полагая, что те сбили их подопечную. Но обнаружив, что наркоман сшиб с ног медсестру, которую все в больнице любили и уважали, а также терроризировал восьмидесятилетнюю старушку, ни разу не повысившую голос на персонал, они не могли гарантировать юному подонку безопасность, когда его принесут в больницу. Положения вещей не улучшило желание Сантьяго поговорить с главным врачом, но вместо этого перед ним появился дрожащий мелкой дрожью ординатор со зрачками, расширенными явно чем-то более крепким, чем кофе. Ординатор сказал, что у них нет коек, и, может, им отвезти этого… э… пациента в больницу «Гора Синай»?
— А как быть с клятвой Гиппократа? — спросил Сантьяго, испытывая все большее отвращение к истекавшему мочой наркоману. За его спиной Мор издал какой-то хриплый горловой звук, а стоявшие перед ним здоровенные санитары откровенно фыркали и ухмылялись.
— Можете хотя бы перевязать его, чтобы он не истек кровью по пути туда? — спросил, скрипнув зубами, Сантьяго, но понял, что ничего не добьется — санитары подняли старую пациентку и медсестру и понесли через улицу, а ординатор просто повернулся и ушел.
Сантьяго смотрел им вслед почти с тем же чувством, какое испытал в приемном покое больницы Святого Винсента, когда ему сказали, что Берти Гольдштейн обречена и ничто в этой громадной крепости медицинских познаний, чудес техники и потребления государственных и частных субсидий не может ее спасти. У него мелькнула мысль, сумеет ли он попасть в голову тощего ординатора с такого расстояния.
Его отвлекло щелканье латексных перчаток Мора. Все полицейские ОАБ выезжали на смену с перчатками и масками в комплекте, столь же обязательными, как значок и наручники. Под зачарованным взглядом Сантьяго Мор перевязал руку наркоману и наложил шину меньше чем за минуту, используя его же пояс и шариковую ручку.
— Черт возьми, вас в спецназе учат и этому? — произнес он, запинаясь; прежнее возбуждение улеглось.
Мор ничего не ответил и указал на заднюю дверцу машины. Сантьяго кивнул, распахнул ее и потянулся было к ногам наркомана, чтобы уложить его внутрь, но Мор дважды щелкнул перчаткой о запястье, Сантьяго кивнул и полез за своими. При существующем уровне инфицированности (по данным министерства здравоохранения, каждый третий человек в Нью-Йорке страдал герпесом, каждый шестой был носителем вируса иммунодефицита) никто не рисковал при кровотечениях, укусах или открытых ранах, как эта.
Почти без брани (Мор, по обыкновению, молчат) они уложили наркомана на заднее сиденье и заняли свои места. Сантьяго позвонил в участок и попросил дежурного сержанта сказать Маккьютчену, что они должны связаться с ним как можно скорее, хотя особо на это не рассчитывал. Дежурный сержант по фамилии Фелч был пьяницей, дорабатывал последний месяц до отставки и не давал себе труда даже расписаться. Сантьяго слышал по радио бесстрастное сопение Фелча и задавался вопросом, насколько тот уже пьян.