— Так что же случилось-то? Куда же они все подевались?
— Когда Сенька на эту работу устроился, к вурдалаку этому, там же строго все было. Будто в охрану к президенту попал, е-мое! Подписку давал о неразглашении… Этот, как его… Имидж сменил. Костюмов накупил. Рубашки обязательно белые, галстуки всякие от кутюр. Это для водилы-то! Не слабо, да? Как же у них там офисные служащие одеваются? И вообще, изменился брательник. Молчаливый такой стал…
— Ага. Пока не выпьет, — вставила Алена.
— Так нужно же было хоть иногда разрядку какую-то… Он только с нами и расслаблялся. А с друзьями общаться перестал. Боялся, видно, болтануть по пьяни лишнего. Давайте еще по соточке, а то ведь и выпить-поговорить за весь день не с кем было. Ну, брат, пусть земля тебе будет пухом!
Все выпили. Николай молча катал шарик хлеба, по скулам ходили желваки.
— Вот, паскуда, до чего довел: голову брату отхватило! Это что же такое? Он Чечню прошел — ни одной царапины. А здесь… Мирное время, центр Москвы, а хоронили в закрытом гробу. Хорошо, хоть мать не видела — не пережила бы. Я сам, когда на опознание вызывали, едва с катушек не съехал… А все деньги! Из-за денег попер в это логово. Я ему говорил: такие деньжищи просто так не платят! Все свою цену имеет, и деньги тоже. Нет, куда там. Мол, меня пули не берут, я заговоренный! Это он на квартиру накопить хотел. Вот и накопил…
— А кто его устроил к Трахтенбергу?
— К Траху-то? Не помню. Кажется, армейский какой-то корешок.
— Так, а что ж там такого страшного было? Почему секретность такая? — осторожно спросил опер.
— А черт их знает. Видно, Трах сильно за свою шкуру боялся. Весь распорядок дня; маршруты — все в секретности держали. Семка с утра не знал, куда через пятнадцать минут выезжать: то ли домой за ним, то ли в офис, то ли в этот дом публичный…
Фонарев внутренне подобрался, но как можно небрежнее продолжил разговор:
— Скажи, Николай, а брат не рассказывал вам об угрозах в адрес Трахтенберга? Все-таки личный водитель, это почти как личный доктор…
— Не, мужик, ты не въезжаешь… У Траха четыре водителя было. Что же он, со всеми откровенничать будет? Не-е. Там перегородка в «вольвешнике» была, чтобы переднюю часть салона отгородить от задней. Даже если рядом с Трахом кто-то и сидел и базар о чем-то шел, водила ничего не слышал: перегородку опускали и все!
— Но между собой охранники обсуждали всякие дела?
— Ничего не обсуждали. Там каждый следил за каждым и каждый доносил на каждого. Система Третьего рейха.
— А вот первое покушение… О нем что-то говорилось?
— Но нем ничего. Начальник службы безопасности собрал всех и сказал, что ведется внутреннее расследование. И чтобы все держали язык за зубами. И никому нигде ни на один вопрос не отвечали. И по поводу версий… И вообще. После того случая Трах потребовал, чтобы ему бронированную машину достали. Броня крепка и танки наши быстры… Ничего, и через броню нашли. Пуля, она, может, и дура, но рано или поздно кого нужно достанет!
— Там взрывчатка была, — поправил Фонарев.
— Не важно. Я фигурально. В общем, служба, ты меня не пытай. Ничего я не знаю. Ничего мне брательник не рассказывал.
— Не доверял, что ли?
— Я так думаю, что берег. И меня, и мать, и Аленку. Ладно, давай помянем. Аленка, тащи бутылку, эта пустая уже.
Женщина достала из морозилки запотевшую поллитровку. Николай снова разлил.
— Эх, Семен, Семен! — все глядел на фотографию Николай. — Жить бы тебе да жить… — По его щеке покатилась нетрезвая слеза. — Ладно, светлая память!
Выпили. Шура старательно налегал на холодец — отличное средство сохранить ясность мысли. Ясно было одно: черта с два из этого мужика что-нибудь вытянешь. Видимо, «система Третьего рейха» распространялась и на семьи.
— А что, друзья и на кладбище не пришли? Как-то не по-христиански… — Шура возобновил разговор.
— Почему не пришли? Там народу много было. Все его ребята были. И девчонки. И к нам сюда собирались приехать. Алена на целый полк наготовила. Только едва мы у могилы собрались, свечки зажгли, постояли молча, каждый своего Сеньку вспоминая… А тут эти «коммандос» на джипах. Целая кавалькада. Вышли все в черных костюмах, в черных очках — как роботы. Венки положили, потом мать подхватили под руки — и в машину. Мол, мы вас, Лидия Михайловна, до самого дома домчим. Ну и мы за ними. Что же нам мать одну с ними…
— Это они не хотели, чтобы люди к нам в дом пришли, это точно! — воскликнула хмельная Алена.