Не знаю, что в эти мгновения думал fra Якопо. Он ли был той фигуркой, широко размахивающей факелом, которая выбежала перед горящей надписью "Amigos"? Наверняка. Инквизитору я ни в малейшей степени не завидовал. Его движения казались отчаянными. Интересно, заметил ли он, что летающая тарелка не посвятила особого внимания котловине, где ее должны были ждать жертвы. Она даже не снизила полета. Точно так же, не ответила она на приветственные жесты. Никакого знака, никакого звука. Диск окружил лагерь по широкой окружности, после чего из дюзы, размещенной в нижней части "тарелки", была выпущена струя, похожая на концентрированный дым. Этот газ, коснувшись земли, в мгновение ока превратился в клуб огня, который тут же охватил повозки и палатки. Благодаря подзорной трубе, я видел маленькие фигурки людей, охваченных языками пламени, которые катались в пустынной пыли вроде муравьев из горящего муравейника.
Только это не было концом акции по уничтожению. "Тарелка" переместилась в сторону Рио-Гранде, туда, где располагалась миссия Сан-Антонио, и вновь выпустила струю зажигательной субстанции, какого-то напалма, составленного по неведомому нам рецепту. Тут же все поселение, вся миссия, военные бараки были охвачены огнем, по небу разлилось багровое зарево.
– И спустил Господь на Содом и Гоморру дождь серы и огня, и уничтожил всю округу со всеми ее обитателями, а так же растительностью. Так что над землей поднялся густой дым, словно бы из печей, в которых плавят металл, родом… – произнес вполголоса старый пират.
14. Знак креста
Восемь путешественников: семеро мужчин и одна женщина, двигались по пустынному пути, начертанному предсмертным жестом отца Гомеса. Три ночи и четыре дня прошли с того момента, как мы стали свидетелями огненного уничтожения испанского поселения. Три ночи и четыре дня мы жили, словно лемуры или другие ночные животные, спя днем в каких-нибудь расщелинах и пещерах, чтобы по ночам стремится к мифической Циболе, к таинственному городу, которое до сих пор считалось лишь миражом жаждущих золота конкистадоров и плодом индейских легенд.
Что нас гнало помимо чувства обязанности, какие у нас имелись планы?
Слишком многое произошло, чтобы я оставался старым, рациональным Гурбиани, насмехавшимся над знамениями, снами и предчувствиями. Наши намерения – мы редко говорили про них – из необходимости должны были быть импровизациями. Добраться до месторасположения Вырывающих Сердца, выявить их тайны, понять, в чем суть той культуры, откуда они черпают свою силу и ненависть к нам и нашему миру, а затем безопасно возвратиться в Европу – только это и даже столько…
– А вот если бы еще удалось устроить какой-нибудь маленький саботажик… – размечтался Павоне.
Точно так же, как по ходу продвижения вдоль Рио Гранде, так и сейчас никто нас не беспокоил. Только и мы сохраняли исключительную осторожность – днем прятали наших лошадей под накидками из бизоньих шкур (которые ранее купил Мигель), так что если бы какой-нибудь космический спутник и увидел бы их сверху, мог бы подумать, что это небольшое стадо этих великолепных животных забрело в негостеприимные горы.
Из всех тех дней, довольно похожих один на другой, зато лишенных элементов ужаса, поскольку ехали мы через подозрительно опустевшую территорию (Мигель крайне редко обнаруживал давние следы своих индейских собратьев), я помню, в основном, мгновения, проведенные с Лаурой. Со смертью священника словно бы лопнули старые недоразумения и глупые развлечения, когда синьорита Катони пыталась играть на моей ревности, кокетничая с Лино. Возможно, мы оба лучше осознавали угрозу, неуверенность в завтрашнем дне, потому тянулись друг к другу, радуясь каждому мгновению, каждому прикосновению, крохам дня и ночи, когда каждый час мог стать последним.
Я задумывался над тем, что могло вызвать очередную перемену в моей девушке. Что случилось во время двух дней, когда мы были разделены? Неужели это так ее изменил страх того, что мы можем потерять один другого навсегда?
Опять же, прозвучало слово, которое Лаура желала услышать более всего. Произошло это в тенистой расщелине, когда после короткого сна, разбуженные полуденным солнцем, мы, не обращая ни на кого внимания, стали заниматься любовью, а когда упоение смнуло, я услышал заданный прямо в ухо, пугливый и жаркий вопрос:
– Ты женишься на мне?