Святилище, которое на рассвете, совершенно неожиданно показалось из-за лиственного занавеса, поражало своей величиной и богатством языческих статуй. До сих пор Гомес видел исключительно развалины, обломки барельефов; теперь же варварское искусство открылось перед ним всем богатством ничем не нарушенной красоты. Священника охватило восхищение, но вместе и страх подогнул колени. До сих пор, в отношении крох ацтекской культуры он испытывал только лишь любопытство, смешанное с сожалением; теперь же величие строения, возведенного в славу демонов, показалось ему чуть ли не равным соборам из Севильи и Толедо. Подавленный этим величием, отец Гомес стоял в тени святилища, размышляя, не вступить на эти великанские ступени. И вот тут утреннее солнце пересекло грань пирамиды. Столпы света залили Педро; ему показалось, что они проникают сквозь всего него. Вместе с тем у него появилось странное впечатление, будто бы каменная стена с плотно теснящимися от страшных фигур барельефами, словно бы это было всего лишь ее собственное отражение на водной поверхности. Отец Гомес подошел поближе, коснулся стены рукой. И ладонь его прошла сквозь камень. Неужели эти циклопические стены были сотканы только лишь из света? Дрожа все время и с жаром читая молитвы, священник сделал несколько шагов дальше. Он ожидал мрака каменного коридора. Но вместо того, его охватил еще больший свет, а музыка сфер лишь усилилась. Отовсюду его атаковали цветастые картины: процессии людей в плащах из птичьих перьев, сцены сражений и ужасающих казней перемежались с совершенно идиллическими картинами строительства храмов и посещения рынков. Весь этот мир проплывал вокруг остолбеневшего священника цветастыми потоками образов, не обращая на чужака ни малейшего внимания. А потом вид поменялся, потемнел; Гомесу вдруг показалось, будто бы его окружило черное небо, инкрустированное звездами, словно раскаленными гвоздями. Небо это крутилось, словно карусель, и внезапно Педро заметил в этом водовороте маленькую точечку. Точечка делалась больше на глазах, превращаясь в сине-зеленый шар, с желтыми полосами пустынь и белизной ледяных шапок. А после того сам Гомес очутился внутри пейзажа, среди фантастических камней и деревьев, где паслись громадные чудища, своей величиной равняющиеся зданиям королевского монастыря в Эскориале. Одно из чудищ повернуло свою непропорционально маленькую голову и поглядело на священника. А потом направилось к нему. Отец Гомес хотел отступить, но его парализовал страх. Эха шагов гиганта заполняло пространство. Еще мгновение, и совершенно перепуганный отец Педро увидел, что на спине ящера находится нечто вроде седла, с которого человекообразное существо управляет чудовищем.
Обнаружили священника индейцы с берегов реки Сан Хуан, заботливо откормили, когда же он полностью пришел в себя, довели до ближайшей миссии. Когда он расспрашивал у своих спасителей про необычный храм, они согласно заявляли, что, похоже, испанца посетили какие-то галлюцинации, поскольку в их округе подобных строений нет. То же самое утверждали и отцы-иезуиты. Тут уже и сам Гомес поверил, что были только сон и иллюзии, возникшие по причине потери сил и голода. Он благодарил Господа за то, что тот оставил ему жизнь и почти сразу забыл о своем приключении.
Резкие головные боли, что стали его мучить приблизительно через три месяца с того приключения, отец Гомес поначалу принимал за проявления болотной лихорадки. Но он верил, что высокогорный климат столицы Мексики быстро вернет ему здоровье. Вот только приступы, вместо того, чтобы ослабеть, лишь усилились. Во время них Педро переставал контролировать свои рефлексы. И он не помнил, что с ним творилось. Сотрясаемый судорогами, он катался по полу ризницы; из его рта катилась пена, сам же он дико вращал глазами. Но потом и эта фаза прошла, и где-то год назад ее заменили сны. Реалистические сны, в ходе которых священника посещали древние боги Теночтитлана и разыгрывали перед ним чудовищные мистерии. Все эти привидения, как живые, походили на образы старинных мексиканских обычаев, которые он сам неоднократно копировал с барельефов святилищ до того, как слуги церкви успели их разбить. Иногда же они казались продолжением картин, которые он сам видел в пирамиде.