– До сих пор с их стороны не наблюдалось ни малейшей воли к диалогу. Прилетали, все уничтожали, похищали детей, а взрослым вырывали сердца.
– Тогда следует осуществить жест доброй воли, иль Кане, показать, что ты ценный и надежный союзник.
Говоря это, он вставил пальцы в глазницы черепа, словно бы желал метнуть его в меня будто игроки в боулинг.
– И как же ты намереваешься это сделать, il prete (священник – ит.).
Слово "брат" как-то не прошло через уста.
– Увидишь, вскоре увидишь. – Ты и твои товарищи…
Он замолк и осторожно положил череп на Библию.
Обошлось без пыток. У fra Якопо не было намерения меня допрашивать. Похоже, ему было известно все, что он желал знать. Я вернулся в подвал, где мы, подавленные, сидели весь день и ночь. Я ожидал в любой момент увидеть остальную часть нашей группы, схваченную солдатами. Но так не наступило до последующего утра, когда меня вновь затащили пред лицо fra Якопо.
– Ты проиграл, иль Кане, – засмеялся от, скаля испорченные зубы. – Твои дружки сбежали, бросая лагерь и труп священника. В панике они даже не позаботились похоронить его. Встреченный индеец рассказывал, что они бежали в сторону Аламогордо, так что пыль столбом. Но не бойся, я выслал за ними своих людей, так что, рано или поздно, эти трусы либо заплатят жизнью, либо станут хорошим подарком для Серебристых. Только мы не станем жать, а сразу же приступим к реализации моих планов.
Нас вывели из подвала, и сердца наши пронзила боль – в навозной куче, на посмешище черни, лежал труп Педро Гомеса. Несмотря на это осквернение, на его лице рисовались покой и достоинство, а на губах я даже, вроде как, заметил тень улыбки. Неужели в последнее мгновение своего земного существования он видел открывающиеся пред ним райские врата? А может, еще раз хоте сказать нам то, что говорил неоднократно: "Не бойтесь. Мы выиграем!".
Все же, сложно было оставаться оптимистом. Мне моя судьба уже казалась предрешенной. В палящем солнце нас погрузили на повозку, и в сопровождении группы вооруженных людей мы направились в сторону запада. За нами двинулись три телеги, нагруженные хворостом. А зачем эта древесина? Неужто мстительный доминиканец намеревался изжарить нас на костре?
Fra Якопо на черном мустанге не собирался долго скрывать своих намерений; наоборот, о них он распространялся со злорадной откровенностью:
– Мы начнем диалог с Серебристыми, вас предложим им в подарок и в качестве стимула для последующих переговоров.
Я пытался отвести его от этого замысла, повторяя:
– Ты совершаешь ошибку, il prete, напрасно рассчитывая на то, что они могут желать вступать в переговоры. Они желают нас только лишь уничтожить!
Правда, с таким же успехом я мог убеждать мула в важности неэвклидовой геометрии.
Через пару часов караван достиг обреза пустынного плоскогорья, серого и печального, в чем-то напоминавшего мне ту перуанскую пустыню Наска, в которой туземцы когда-то изготовили свои гигантские рисунки, желая обратиться к космическим богам по непонятным для нас вопросам. Fra Якопо, сам не зная того, занимался плагиатом.
– Мы подадим им сигнал, – говорил доминиканец. – Вас оставим в этой вот котловине, а ночью вокруг вас загорятся костры, составленные в громадную надпись: "Enamigos". Если они все время наблюдают за Землей сверху, как ты пытаешься внушить в своих записках, они прибудут сюда, захватят вас и сориентируются, что вместе со своим оружием и инструментами вы представляете собой подарок, доказывающий мою дружбу.
О чем я размышлял в тот вечер? О моменте, в котором почувствую разрез обсидиановым ножом? Не помню. Фруассарт, казалось, принимал приговор судьбы со стоическим спокойствием. Ансельмо иногда плакал, словно ребенок, предлагая нашим стражам за освобождение все сокровища царя Соломона, эликсир жизни и вечное спасение, аминь. Только следящие за нами солдаты не были склонными к какой-либо торговле. Эбен молчал, но, судя по рисующимся на его лице усилиям, он пытался ослабить связывающие его веревки. Это заметил один из охранников, рявкнул что-то по-испански и прикладом ружья стукнул негра по голове. Результат: приклад кремниевого ружья раскололся на куски, а на твердом черепе чернокожего появилась приличных размеров шишка. Солдат только выругался и подтянул узлы. Одной надеждой на спасение меньше.
Время неумолимо продвигалось вперед. Вскоре наступили сумерки. Солнце заходило среди кровавых облаков.