— Господа, мы собрались здесь по одной причине: кто-то из нас убил время… — фраза, обрушившая на нас всю тяжесть ответственности, заставившая всё же принять данный факт, не являлась ни началом всего, ни концом…
Нам необходимы парадигмы, особенно таким, как я — учёным умам. Они являются почвой под нашими ногами, кислородом в наших лёгких и маяком, которого мы держимся и к которому идём. Эти концепции и шаблоны есть важная часть нашей жизни. Меняются они крайне редко, и то тогда, когда происходит научная революция, способствующая смене установленных и господствующих ранее парадигм. Наиболее ярким примером этого является, к примеру, переход к ньютоновской динамике.
Наш случай же, к сожалению, крайне сильно отличается от всего, с чем сталкивалось человечество.
Время… Столько всего в этом одном простом слове, что сложно всё описать. Самое главное: жизнь — это время. Всё живое сковано его рамками, тяжёлой мёртвой хваткой, вцепляющейся в горло тогда, когда ему захочется. Никто не в силах вырваться из этих лап! Никто не в силах даже обмануть его, как бы этот некто ни старался! Под владычеством времени у всего: у каждой букашки, у каждой живой клетки — будет начало, момент, когда оно приходит в мир, и конец, когда оно бесповоротно этот мир покидает. Даже сама вселенная в один момент умрёт, вновь вспышкой вернувшись назад и ознаменовав тем самым новый виток своего существования.
Только вот… это всё не относится к нам. В один момент время умерло, но он прошёл мимо нас, учёных исследовательской станции «Хронос». За собой он унёс почву под нашими ногами — фундаментальные законы, на которых строилось почти всё: взгляды, методы, даже восприятие этого мира. Точнее, того, что от него осталось…
Оно — время — умерло, но не для нашего скудного разума, не представляющего бытия без оков на шеи, без тяжёлой руки на плечах, так и говорящей: «Помни!» И ведь каждый, совершенно любая мелюзга или птенец, внутри себя без какой-либо подсказки и пояснения этих слов понимал — срок его пребывания в этом мире ограничен.
Я постоянно задаюсь одним и тем же вопросом: «Если наш мозг сможет принять факт, то какими же мы станем?»
И вот я стою на зелёной равнине, трава нежно поглаживает мои ноги, покачиваясь от дуновения ветра, а я всё ещё задаюсь этим же вопросом. Иногда даже кажется, что мне известно всё, что только может быть известно, но вместе с тем ощущаю, что знаю ничего в этом бескрайнем океане небытия, снявшего с меня оковы. И вроде бы я должен радоваться, ибо более не скован гранями и моралью былого мира, не дававшего ни возможностей, ни времени на поиски столь желанных ответов мироздания. Но, к сожалению, я понимаю, что всё это уже не имеет значения, ведь именно эти цепи и придавали смысл всему тому движению жизни, в котором я варился с самого своего появления.
Безусловно, как учёный ум, я веду свои исследования. Даже сбившись со счёта, не даю себе права остановиться, как и многие из нас.
За горизонтом горит яркое солнце, иногда пульсирующее, иногда взрывающееся, превращающееся в сверхновую и моментально возвращающееся в свой первозданный вид. Тут нет ни связи, ни какой-либо последовательности в этих бурных всплесках. На этой части планеты почти постоянно день, лишь изредка — хоть я и не могу утверждать о каких-либо интервалах, ибо их более не существует, — становится темно. Мир больше не во власти былых законов мироздания, как и мы…
Хронос находится на орбите прекрасной зелёной планеты, имя которой мы дали Эдем. Удивительно, что жизнь на ней отсутствует, но сейчас, наблюдая за ещё одной волной, становится всё понятно. Трава, недавно гладившая мои ноги, замерла вместе с лёгким дуновением ветра. Чёрные тучи, образовавшиеся вдали, сразу же закрыли солнце, своею тяжестью окрашивая землю в мрачные тона. Вокруг меня залетали тонкие иглы, пронзающие насквозь моё тело и всё на своём пути, начиная от деревьев, заканчивая камнями. Волна закончилась, и передо мной вновь обрисовалась привычная мне картина…
Я уже не удивлён тому, что теле нет ран, как и каких–либо других следов от моих действий и решений. Время умерло, а с ним и само понятие смерти. Зачастую кажется, что мы просто призраки, не осознавшие своей смерти и находящиеся в каком-то чистилище, но… понимающие лживость наших надежд…
Если уж говорить откровенно, то оказался я на планете не самым тривиальным способом, а если конкретно — вышел в открытый космос и просто свалился. Страшно осознавать, чувствовать и ощущать падение с орбиты на землю. Ещё страшнее видеть, как она становится ближе к глазам, а затем перед тобой лишь тьма. Правда, при этом спокойно встаёшь и как ни в чём не бывало отряхиваешься от пыли, меланхолично смотря на образовавшуюся от тебя впадину.
И вот я стою на зелёной равнине… Не знаю откуда, но точно чувствую внутри себя скользкую мысль о том, что именно тут меня и заберут назад на Хронос. И, безусловно, об этом свидетельствует зажёгшийся в небе след, оставляемый входящим в атмосферу шаттлом. Маленькая точка превратилась в линию, становясь всё больше и больше, пока в один момент мне не удалось рассмотреть корабль более пристально. Возможно, память стала меня подводить, но некоторые детали мне кажутся незнакомыми и новыми. К примеру, я совсем не помню, чтобы у него были элементы ярко-красной обшивки…
Шаттл медленно спускается к поляне и, снижая свою высоту, двигателями разносит во все стороны маленькие песчинки. Смиренно я наблюдаю за тем, что, как мне думается, вновь окажется под властью волны, и не ошибаюсь. Всё замерло! Каждая песчинка, каждая травинка и веточка замерли, что в воздухе, что на земле, а что прямо перед моими глазами. Открывшийся люк прошёл часть из них насквозь, словно его и не существует, но всё это привычно, всё это обыденно. Для меня уж точно… Вот они, как в замедленной съёмке, начинают медленный путь к прошлому своему месту обитания, словно так оно и должно быть.
Мой первый шаг по трапу сразу же напомнил мне о былом, о том тонком холодке, витавшем на Хроносе в первые дни моей работы. Я быстро тогда свыкся с ним, даже не замечая его присутствия, за исключением моментов одиночества, сковывавшего меня в послерабочее время. К сожалению, он уже не вызывает у меня никаких эмоций. Это я стал таким чёрствым, или же потеря времени лишила меня тех эмоций и чувств, коими я был полон до факта?..
В шлюзовом проёме стоит Баринкович. Слегка полноватый мужчина с залысиной на голове одетый, к моему удивлению, в рабочую робу вместо своего учёного халата. Облокотившись правым плечом на проём, в руке он держит небольшое самодельное устройство, которое при нажатии на кнопку увеличивает число до определённого максимума. Это своего рода самодельный секундомер, созданный им же. Зачем? Он всё ещё не может принять факт, активно его отрицая и всем своим видом показывая, что всё обстоит не так, как мы видим. Он уверен, что его внутренние биологические часы, которыми он так бахвалится, позволяют ему точно следить за тем, чего в этих руинах уже нет — временем. Этот светлый ум всё ещё думает, что он не сбился со счёта, но я почему-то уверен в обратном. Я знаю и понимаю — наше ощущение времени размылось, и мы, потерявшие всякие ориентиры и грани, банально лишились возможности ощущать его. Мы меняемся, безусловно… или же меняюсь лишь я… Всё ещё складывается ощущение, что я владею всеми ответами на вопросы, которые только можно задать, но также у меня словно нет ничего…