— А остальные? — не уверен, но если покопаться в моей разбитой памяти, то всплывают другие люди, такие же, как и мы, учёные.
— Честно говоря, я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Пути разошлись, и мы, как тараканы, испугавшиеся неожиданно включившегося света, разбежались кто куда. Некоторых уже даже и не помню, к превеликому стыду…
Наш шаттл уже приближается к Хроносу, к стыковочному шлюзу, вытянувшемуся после нажатия Баринковичем кнопок. Неужели я вернулся «домой»? Вспомнить бы ещё, почему я из него ушёл…
Пристыковались… Есть некое волнение внутри меня, словно что-то схватило всё нутро и, сжав его, мешает сделать даже малейшее движение. Краем глаза я вижу, как Баринкович смотрит на меня, но не решается сделать хоть что-то… Он просто ушёл… Пожалуй, даже спасибо ему за это.
Теперь, оставшись на едине, я задумываюсь над тем, что же мне делать дальше. Искать? Но что? Наверное, в наших условиях я не ограничен в выборе, ибо найду в итоге всё. Тогда есть ли смысл волноваться из-за этого? Я хочу найти Марту… Да, с этого и стоит начать!
Расстегнув ремень, я наконец-то выхожу из холодного шаттла, но меня встречает ещё более пустое место… Помню, как тут бурлила жизнь до всего. Звуки наполняли это место, отражаясь от всех поверхностей, они достигали в любом месте, и если тогда меня это раздражало, то теперь этого столь сильно не хватает. Каждый мой шаг теперь лишь разносится эхом, и лишь изредка доносятся какие-то приглушённые шаги. Неужели они прячутся?.. Неужели… от меня?
Воздух тут, конечно, не такой, как на Эдеме. В нём есть какая-то тяжесть и… наверное, как бы парадоксально не звучало, пустота. И вот вновь я донимаю себя странными и глупыми вопросами, но что поделать, такая уж у людей натура — беспокоиться по всякой ерунде, загоняя себя в какие-то психологические ловушки, из которых им самим уже не выбраться без чужой помощи. Существуем ли мы всё ещё? Помню, мы даже выдвигали теорию о том, что, быть может, это всё остаточная «матрица», так сказать. Если брать её за основу, то мы лишь эхо после хлопка, всего лишь силуэты живых, оставляемые солнцем на земле. Если бы это было так, то… Насколько я являюсь мною?.. Без сомнения, я уже не тот, но… осталось ли что-то от… него?
Глупые вопросы опять отвлекли меня, завесив глаза серой пеленою, отчего даже не заметил чей-то силуэт в коридоре справа. Обтягивающие джинсы, босые ноги, белая рубашка и длинная золотистая коса… Это Кэтрин. Стоит ли с ней говорить? Судя по всему, всё решено уже за меня.
— Ты! — она показывает в мою сторону рукой и несётся сюда. — Шальц, мерзавец, взаправду это всё говорил?! Ты серьёзно утверждаешь, что твоё открытие — истина?
О чём она? О каком открытии Кэтрин говорит? Видимо, последствия нашего положения куда более серьёзные, чем мы предполагали изначально. Мы ожидали, что психологическое состояние, работа памяти и эмоциональное состояния изменятся, так как наш мозг не приспособлен к сложившимся условиям и ему необходимо время, необходимы рамки, за которые он мог бы цепляться и не угасать. Можно было бы сказать, что это деменция, но, учитывая нашу бессмертность, а значит, и сохранение целостности мозга, исключено. Что же это тогда? Надо узнать, о чём она говорит, и, быть может, это даст хоть какие-то зацепки.
— Кэтрин, о чём ты гово…
Я что-то чувствую всем телом, словно какие-то микровибрации, отдающиеся по всему, вплоть до воздуха, вплоть до… вакуума. Прямо на моих глазах каждый болтик, каждый винтик развинчивается и, паря в воздухе, крутится как ошалелый. Меня и Кэтрин окутывает невесомость, и мы, поднявшись слегка вверх, наблюдаем одну и ту же картину — Хронос, разбираясь по частичкам, по панелькам и деталькам, разлетается во все стороны, медленно и неспешно. Я вижу зазоры, за которыми простирается открытый космос, и где-то там, вдали, линия, похожая изначально на небольшой порез, становится всё больше. Вновь ощущая тот страх, не в силах себя сдерживать, вновь прячусь в своём коконе, лишь бы не видеть грядущего…
Резкий ультразвук, режущий барабанные перепонки, глушит меня. Страшно… Этот страх похож на тот далёкий, из самого детства. Дача… Сверчки… Лето… Почти за полночь, но мы, детвора, всё ещё гуляем. Дом прямо рядом с лесом, и первые волны из-за крон деревьев, замеченные мною же. Первые секунды восторг, но затем мирное течение сменилось буйством, и эти волны, медленно текущие по небу, стали походить для меня на конец света. Я запрятался в самый дальний угол под нашей кроватью… В итоге же это просто оказалось северное сияние, которого мне более в жизни не посчастливилось лицезреть… Так может, я вновь теряю какую-то красоту, которую больше не увижу? Надо открыть глаза. И… я почувствовал на плече какое-то тепло…
— Кристоф, чёрт возьми! Ты как?! Эй! — это кричит Кэтрин, я помню её голос.
Ничего не понимаю… Только что же… А теперь… Всё выглядит так же, как и обычно, каждый винтик, каждая деталь на своём месте.
— Кэтрин, только что корабль рассыпался, как он вновь собрался? И ты слышала тот писк? — она смотрит с явным испугом на меня и, кажется, не понимает, о чём я говорю.
— Ты о чём, Кристоф? Ты выглядел как-то бледно, и я окликнула тебя, а ты взял да на пол повалился…
— Значит… Ты ничего не видела? — это объясняет тогда некоторые моменты.
— Только тебя… В любом случае пойдём уже, Хиггсон собирает всех в главном зале, хочет поделиться чем-то по поводу нашей ситуации.
Даже не даёт мне что-либо спросить, просто берёт и прямо у меня на глазах идёт в сторону конференц-зала. У меня в голове вновь родился глупый вопрос. Люди видят и ощущают мир слегка по-разному. Вряд ли кто-то видит «реальный» мир, ибо наш мозг, наша психология искажают его, отчего одни и те же вещи люди могут видеть совсем иначе. Но до события разница между взглядами двух людей на один объект несильно отличались. Насколько возможно, что в текущей ситуации эта пропасть стала бездонной? Осталось ли тогда хоть что-то истинным и настоящим для наших глаз?..
Странно, что Баринкович мне говорит о том, что все попрятались, а Кэтрин же утверждает о некоем общем собрании… Надо проверить!