Я думал, что силы ещё оставались, но когда побежал, понял, что изнемог. Всё равно пробежал ещё немного, остановился. Присел на пень. Холодно, больно и ничего не видно. Так сидеть нельзя. Нужно идти. «Вставай», — сказал я себе. Поднялся. Какое же чёрное небо, ни звёзд, ни луны. Лес голый и мёртвый — ветки напоминали сотни рук Гендальфа, раскоряченных и безвредных, но только до той поры, пока я в движении.
Клочками лежал грязный снег. Звуков дороги не было слышно, я не имел понятия, в какой она стороне.
Но ясно, что близко, об этом говорил самый разнообразный мусор — от пакетиков из-под чипсов до огромных ржавых пружин.
Чем дальше я шёл, тем более вязкой и мокрой становилась земля. В ногах хлюпало, под ногами чавкало, как большое отдельное сердце стучало в руке. Как же холодно. Нужно бежать, но не могу, уже не могу. Пить. Вот бы съесть хотя бы кусок снега, но снег позади. Не возвращаться же, чтобы сожрать грязный снег. Да я и не помнил, куда возвращаться. Я подумал про бункер. И кто в этом бункере, Майя? Попытался сложить в голове то, что узнал за последние дни из газеты, от Путилова, от великана.
Это одна затянувшаяся галлюцинация — не только события последнего месяца, а, кажется, вообще всё, что я чувствовал, знал. Вызванный успокоительной целебной настойкой похмельный бред. Настойкой, которую в меня вливали с младенчества. Но я не пил её уже целый день. Наверно, из-за этого мысли стали совсем односложными, плоскими. Сознание испарилось вместе с настойкой. Во мне ничего и не было, кроме неё. Я — это просто тара.
Отсюда мне никогда не выбраться. Я навсегда останусь в этом прозрачном, маленьком, безобидном лесу.
Снова попробовал сконцентрироваться, собрать воедино обрывки того, что я знал о «Фрезере».
Это место — какой-то лабиринт Сатаны. Все началось с князя Гагарина и его ритуалов со статуэткой. Если я правильно понял, случилось жертвоприношение, крестьянского мальчика умертвили. С тех пор здесь что-то поселилось. Возник орден, который и теперь существует, и, кажется, довольно успешно. В него входят все, кого я хорошо знаю. И даже Феликс?
Непонятно, как Майя связана с той статуэткой. И что за мёртвая баба из сна. И чёрное существо из болота, которому молятся рыцари. Я представил бабушку с сияющими после жирной картошки губами: «Сашенька, выпей ещё настоечки! Успокойся! Яблоки кушаешь?» Она пытается протянуть настойку, но не может подняться из кресла. Я облизнул сухие губы.
В ночном лесу можно поверить во что угодно. Но верить нет сил. И тем более думать. Мысли — это расход энергии.
Капли висели на ветках, поднимался почти невидимый пар. Вдруг очень громко заквакала жаба. Кроме меня здесь никого не было, так что этот голос явно был адресован мне. Почему жаба не спит в ноябре?
Пришла вдруг связная мысль. А что если всё это злой розыгрыш. Меня разыграл Абрамов. Я вспомнил, как он смотрел на Майю, и как она смотрела в ответ.
И вот Абрамов решил пойти сложным, очень замысловатым путём, чтобы не только забрать Майю, но и довести меня до безумия. Для этого он подключил все свои связи. Не так уж и много участников требовалось в этой игре. Кого нужно было нанять? Великана в плаще, Путилова, Гендальфа. Ещё парочку человек массовки. Подстроить аварию.
Абрамов просто расставил сети, а я сам в них, во все до единой, вляпался. Реконструкторы, ящик, пророк Евгений. Старый завод, в котором, получается, живёт Майя. Она представляет собой что-то чудовищное. Майя — демон из древнего мира, которому нужен я. Только больное воображение похоронного агента, объединившись с жестоким разумом Майи, могло изобрести такой нелепый и страшный замысел. Заставить жить по законам этой игры и, главное, самому её додумывать. Я впечатлительный, у меня подвижная психика. Они оба были об этом осведомлены.
Наверно, сейчас они покоятся на морском берегу и высасывают кокосы, а я так и буду носиться по лесу, бесконечно подзуживаемый своей нервной энергией, которая тянет на вечный двигатель, — пока санитары меня не выловят.