Выбрать главу

7. Приговор

И упало каменное слово На мою еще живую грудь. Ничего, ведь я была готова, Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить, —
А не то... Горячий шелест лета Словно праздник за моим окном. Я давно предчувствовала этот Светлый день и опустелый дом.
1939. Лето

8. К смерти

Ты все равно придешь — зачем же не теперь? Я жду тебя — мне очень трудно. Я потушила свет и отворила дверь Тебе, такой простой и чудной. Прими для этого какой угодно вид, Ворвись отравленным снарядом Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит, Иль отрави тифозным чадом. Иль сказочкой, придуманной тобой И всем до тошноты знакомой, — Чтоб я увидела верх шапки голубой И бледного от страха управдома. Мне все равно теперь. Клубится Енисей, Звезда Полярная сияет. И синий блеск возлюбленных очей Последний ужас застилает.
19 августа 1939, Фонтанный дом

9

Уже безумие крылом Души закрыло половину, И поит огненным вином, И манит в черную долину.
И поняла я, что ему Должна я уступить победу, Прислушиваясь к своему Уже как бы чужому бреду.
И не позволит ничего Оно мне унести с собою (Как ни упрашивай его И как ни докучай мольбою):
Ни сына страшные глаза — Окаменелое страданье, Ни день, когда пришла гроза, Ни час тюремного свиданья,
Ни милую прохладу рук, Ни лип взволнованные тени, Ни отдаленный легкий звук — Слова последних утешений.
4 мая 1940, Фонтанный дом

10. Распятие

«Не рыдай Мене, Мати, во гробе сущу».
I
Хор ангелов великий час восславил, И небеса расплавились в огне. Отцу сказал: «Почто Меня оставил!» А Матери: «О, не рыдай Мене...»
II
Магдалина билась и рыдала, Ученик любимый каменел, А туда, где молча Мать стояла, Так никто взглянуть и не посмел.
1940–1943

Эпилог

I
Узнала я, как опадают лица, Как из-под век выглядывает страх, Как клинописи жесткие страницы Страдание выводит на щеках, Как локоны из пепельных и черных Серебряными делаются вдруг, Улыбка вянет на губах покорных, И в сухоньком смешке дрожит испуг. И я молюсь не о себе одной, А обо всех, кто там стоял со мною, И в лютый холод, и в июльский зной Под красною ослепшею стеною.
II
Опять поминальный приблизился час. Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели, И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что, красивой тряхнув головой, Сказала: «Сюда прихожу, как домой».
Хотелось бы всех поименно назвать, Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде, О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот, Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня В канун моего поминального дня.
А если когда-нибудь в этой стране Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество, Но только с условьем — не ставить его
Ни около моря, где я родилась: Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня, Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь И выла старуха, как раненый зверь.
полную версию книги