— Вау, приятель. Ты там в порядке? Выглядишь так, будто собираешься выбить это чертово окно или что-то в этом роде, — Джош, водитель такси, очень проницателен. Я вижу, как он наблюдает за мной в зеркало заднего вида, и делаю все возможное, чтобы справиться с сочетанием гнева и абсолютного ужаса, которые в настоящее время раскалывают меня надвое.
— Если бы ты мог ехать быстрее, было бы потрясающе, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
Джош смеется.
— Ты шутишь, да? Движение в час пик в Лос-Анджелесе не движется ни для кого, приятель. Мы будем на месте через восемнадцать минут.
Восемнадцать минут — это чертовски долго.
— Как далеко до места? Сколько миль?
— Э-эм, одна и четыре десятых мили.
К черту это. Я не буду сидеть в машине восемнадцать минут, чтобы проехать одну и четыре десятых гребаных мили.
— Выпусти меня.
— Мы движемся, приятель. Я не могу просто...
— ВЫПУСТИ МЕНЯ ИЗ ЭТОЙ ГРЕБАНОЙ МАШИНЫ ПРЯМО СЕЙЧАС, БЛЯДЬ!
Джош немедленно съезжает на обочину. Никто даже не потрудился посигналить; мы все равно еле ползли вперед.
— С тебя возьмут деньги за всю поездку, приятель!
— Мне все равно.
В ту секунду, когда машина останавливается, я распахиваю дверь и бегу, следуя указаниям на моем телефоне. Мне требуется чуть больше девяти минут, чтобы добраться до места назначения. Я весь в поту, у меня чертовски кружится голова, когда мчусь через парковку «Фалькон-хауса».
Гейнор сидит у входа на скамейке в парке и ждет меня.
Выражение ее лица наполнено беспокойством, когда она замечает, как я несусь к раздвижным дверям.
— Стой! — кричит Гейнор, вскакивая со своего места. Я пытаюсь обойти ее, но женщина преграждает путь, ведущий внутрь.
— Слишком поздно! Ты уже опоздал, — говорит она, кладя руку мне на грудь.
Ужас овладевает мной. Я не могу дышать.
— Что значит «я опоздал»?
— Брайтон срочно забрала ее, как только Соррелл приехала сюда. Я даже не знала, что она приедет. Соррелл заставила меня пообещать не звонить тебе. Прости.
— Она уже внутри? Или... или уже в предоперационной, или...
— Она уже в операционной.
— Что? ЧТО? — Я сейчас точно вырублюсь на хрен. — У Брайтон нет новых снимков. Она понятия не имеет, как сейчас выглядят повреждения Соррелл! — Она идет вслепую, как и в случае с Генри. Это именно то, о чем я беспокоился. — Я, блядь, убью ее, — рычу я. — Я собираюсь вытащить ее из операционной и оторвать ей гребаную голову.
Гейнор хватает меня, дергая назад.
— И что хорошего это даст, а? Твоя девушка уже на столе, Тео. Она пошла ва-банк. Если у тебя проблемы с доктором Брайтон, то что это значит для Соррелл?
Я перестаю бороться, чтобы добраться до двери, прерывистый вздох вырывается из моего рта. Она права. Чертовски права. У меня связаны руки. Я не могу сейчас прерывать операцию. Соррелл — единственная, кто пострадает. Я опускаюсь на колени прямо посреди дорожки, ведущей к зданию, и закрываю лицо руками.
Гейнор гладит меня по спине, делая все возможное, чтобы утешить меня.
— Все будет хорошо. Единственное, что мы можем сейчас сделать для Соррелл, это надеяться, молиться и верить, что все будет хорошо.
— Не думал, что увижу тебя снова.
Я поднимаю глаза и вижу отца Симмонса, который зажигает у аналоя самую большую свечу, которую я когда-либо видел. Он точно такой, каким я его помню — обветренное лицо, скрюченные руки, блестящие глаза. В свои шестьдесят с небольшим он выглядит намного старше своих лет. Полагаю, что целая жизнь, потраченная на то, чтобы облегчить боль и страдания других людей, старит человека не по годам.
— Пришел помолиться? — спрашивает он, подходя к скамье, на которой я сижу.
Я издевательски смеюсь.
— Нет. Я просто большой поклонник очень жестких, очень неудобных деревянных сидений.
Смех отца Симмонса гораздо более искренний.
— Знаешь. Еще в начале девяностых в моей последней церкви мы заменили все деревянные скамейки на действительно красивые новые. Такие обитые тканью скамейки. Подушки для сидений. Мягкие спинки. Они были такими удобными. Слишком удобными на самом деле. В течение двух месяцев нам пришлось вернуть все назад. Прихожане просто засыпали во время мессы.
Я фыркаю, ковыряя ногти.
— Она снова в операционной, — тихо говорю я.
— Кажется, я что-то слышал об этом. Я могу что-нибудь для тебя сделать, Теодор?
Я думаю над его вопросом. Серьезно думаю об этом. На данный момент ни он, ни его Бог, ни кто-либо другой ничего не могут для меня сделать. Я откидываю голову назад, изо всех сил стараясь не развалиться на куски.
— Вы можете кое-что сделать для нее, — тихо говорю я. — Можете помолиться.
29
ТЕО
Иногда осознание того, что что-то не так, наваливается на тебя, тяжелым грузом. Это случалось со мной и раньше, но никогда с такой уверенностью, как сегодня. Я сижу в приемной, слушая звуки бессмысленного реалити-шоу, которое медсестры включили на заднем плане, мой разум перескакивает с мысли на мысль, когда на меня наваливается тишина весом в десять тысяч фунтов. Я приклеен к своему месту, слишком напуганный, чтобы дышать, моргать или шевелиться. Если останусь здесь, вот так, запертый на месте, то, возможно, плохие новости никогда не придут. Может быть, я смогу просто существовать здесь, в этом состоянии неопределенности, и мне никогда не придется столкнуться с фактом, что моя жизнь вот-вот вспыхнет в пятнадцатимиллионный раз.
Но, конечно, почти невозможно сдержать лесной пожар, как только он набирает обороты, а это пламя бушует уже много лет.
— Тео?
Не смотри вверх.
Не смотри вверх.
Я бы сделал все, чтобы этого не делать, но от этого никуда не спрячешься. В конце концов, я поднимаю взгляд и, собравшись с духом, встречаюсь взглядом с Гейнор — с глазами, полными слез.
— Мне жаль, Тео. Мне очень, очень жаль.
— Скажи мне, что с ней все в порядке. Скажи, что она уже сидит там на кровати и просит, блять, увидеться со мной. Скажи мне что-нибудь, кроме того, что тебе чертовски жаль.
— Я... я не знаю, что... — рыдание вылетает изо рта Гейнор.
Прерывисто дыша, я впиваюсь в нее тяжелым взглядом.
— Она мертва? Просто скажи мне, она, блять, умерла там, не попрощавшись со мной должным образом? — Если она это сделала, то, клянусь Богом, я буду держать обиду до конца своих дней. Поскольку Вселенная ненавидит меня, я, вероятно, умру стариком в своей постели, прожив долгую и мучительную жизнь без Соррелл Восс, просто ожидая воссоединения с ней. В тот момент когда я сдохну и обнаружу, что вступаю в любую загробную жизнь, которая может существовать для нас, как только мы освободимся от этой бренной оболочки, я найду ту девушку, которая умерла и забрала с собой мое сердце, и устрою ей порку века.
Гейнор не может говорить, она плачет.
— Гейнор, пожалуйста! Ради всего святого! Скажи мне, что она не умерла!
— Она... она не умерла.
Облегчение. Захватывающее дух облегчение. Я никогда не знал ничего подобного. Но по выражению лица Гейнор могу сказать, что есть что-то еще. Я встаю со своего места, и мои ноги подгибаются. Это сокрушает меня. После всего, если она не собирается этого делать…
— Объясни, что происходит. Сейчас. Используй как можно меньше слов.
Гейнор вытирает рот тыльной стороной ладони. Она делает шаг вперед, кладя руку мне на плечо.
— Доктору Брайтон удалось удалить повреждение. Операция проходила хорошо, но в какой-то момент был поврежден сосуд, и началось кровотечение. Мы не знаем, насколько все плохо, но Соррелл еще не проснулась.