Уилл тоже поднялся на ноги, боясь, что она выбежит за дверь и все опять пойдет как прежде.
— Извини, мне не следовало так говорить. — Он сжал ее плечи. — Ты права, Роуз. Права. Филиппа надо бояться. Он мстительный, бездушный и жестокий, не щадящий никого и ничего, что мешает воплощению его честолюбивых замыслов. Но я понимаю твое… — Он замялся. — …увлечение, поскольку знаю: он может быть очень обаятельным. Я сам был им очарован несколько лет, прежде чем мои глаза раскрылись на его жестокосердие. — Уилл улыбнулся и провел пальцем по ее щеке. — Не тужи, я помогу тебе скрыться там, где он тебя не достанет.
— Где? — тихо спросила она.
— В Шотландии. У моих сестер, Изенды и Иды.
— А ты?
Уилл молчал. Больше всего сейчас он хотел немедленно отправиться с дочерью в конюшню, увести оттуда двух коней и быстрее ветра помчаться к гавани. Там они найдут какой-нибудь купеческий корабль и к июню смогут добраться до Шотландии.
— Я должен остаться, — произнес он с огромным трудом. — Надо спасать Темпл от короля и Ногаре.
— Как?
— У меня доверительные отношения с папой. — Уилл подошел к комоду и надел пояс с мечом. — Он поможет.
Роуз посмотрела на него с тревогой.
— Куда ты собрался?
— У меня назначена встреча с Робером у прицептория. Он должен был поговорить с инспектором по неотложному делу. Потом я попрошу его вызвать Саймона: он поможет тебе добраться до Шотландии. — Уилл подошел к ней. — А сейчас иди к себе в опочивальню, собери вещи и жди. Я вернусь за тобой через несколько часов. Потерпи, скоро твои мучения закончатся.
Они вышли в коридор. Роуз проводила отца глазами, пока тот не скрылся из виду. Ей очень хотелось его окликнуть, но страх победил, и она направилась по тускло освещенным коридорам обратно в королевские апартаменты, залитые бронзовым сиянием закатного солнца.
При ее появлении Ногаре нетерпеливо встал.
— Что? — холодно спросил Филипп, откинувшись на спинку кресла.
Роуз отвернулась, не в силах перенести их взгляды. Она чувствовала, как в ней горячей волной поднимаются стыд и боль. Перед ней стояло лицо отца, его преисполненные любовью и заботой глаза. Она уже забыла, что это такое, когда на тебя так смотрят. Это было в очень далеком детстве, в Акре. Чувствуя подступающую тошноту, Роуз быстро подняла глаза на Филиппа, встретив в его взгляде одно лишь черствое высокомерие. Она прежде не могла представить, насколько бесчувствен король. Даже занимаясь с ней любовью, он сдерживал свою страсть, оставаясь холодным. Быть с ним в постели — все равно что лежать со статуей.
— Говори! — бросил Ногаре, заставив ее вздрогнуть. — Почему ты молчишь?
— Ему известно о вашем желании завладеть богатствами Темпла, — пробормотала она. Слова застревали у нее в горле.
Филипп встал и направился к ней.
— Это мы знаем. Что еще он сказал? — Король сжал ее подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Говори, Рози, что еще сказал твой отец? Он мой враг? Пытается сорвать мои планы? Он в союзе с папой?
— Отпустите. Вы делаете мне больно.
Филипп смягчил тон, но захвата не ослабил.
— Подумай, Рози, кто тебе дороже: отец, давным-давно от тебя отказавшийся, или твой король? — Он распахнул полы ее синего плаща и положил ладонь на живот. — Который позаботится о тебе.
Роуз скосила глаза вниз на его руку, обхватившую ее живот, который уже начинал увеличиваться, и тяжело вздохнула.
Когда Роуз закончила говорить, Филипп ее отпустил, и она скользнула мимо него в свою опочивальню, закрыв за собой дверь. Через секунду до них донеслись ее всхлипывания.
Ногаре заходил туда-сюда по комнате. Его лицо горело яростью.
— Коварный подонок! С него надо живьем содрать кожу!
Филипп вгляделся в окно.
— Нужно в точности выяснить, какой вред он нам нанес. Знает ли еще кто-то в Темпле о нашем плане, кроме Пари, и как давно Кемпбелл в доверии у Климента. — Он повернул голову к министру. — И действительно ли отправлено послание Жаку де Моле.
— Отправлено, — заверил его Ногаре, продолжая возбужденно ходить. — Для надежности я послал с папским гонцом гвардейца. — Он подошел к Филиппу и понизил голос. — По крайней мере, сир, вы теперь избавились от двух проблем. — Он жестом показал на смежную дверь, за которой по-прежнему слышались всхлипывания Роуз. — От предателя и его дочери.
Филипп посмотрел на него.
— Нет, ее мы еще можем использовать. Как стимул, если Кемпбелл откажется говорить.
— О, этот висельник заговорит, сир. Еще как заговорит. — Глаза Ногаре сузились. — А вот его дочь и вынашиваемый ею ублюдок вам сейчас совершенно не нужны. В конце концов она родит, и что тогда? Связь с ней еще можно объяснить вашей тоской по усопшей супруге, но ребенок…