— Разумеется, я согласен. — Филипп встал. — Но мы еще встретимся за ужином и все подробно обсудим.
Видя, что встреча заканчивается, Роуз начала подниматься, но тут вдруг кто-то произнес ее имя. Она снова приложила глаз к замочной скважине, полагая, что ошиблась, и сразу отпрянула, когда слуга направился к двери. Метнувшись к кровати, она сбросила туфли, а когда слуга постучался, а затем открыл дверь, притворилась, будто надевает их.
— Вот она, ваша Рози.
Она подняла голову и встретилась взглядом с Филиппом. Он стоял в дверях ее комнаты, а рядом с ним… Роуз побледнела. Без бороды он выглядел моложе, но все равно его лицо оставалось для нее чужим. Множество чувств, среди которых доминировали радость, печаль и ненависть, всколыхнулось в ней одновременно.
— Сир, — позвал Ногаре из королевских покоев.
Филипп повернулся к Уиллу.
— Надеюсь увидеть вас за ужином. — Он вернулся к себе в покои, закрыв за собой дверь.
— Как ты здесь оказался? — прошептала Роуз, глядя на отца. Он заговорил, но она вскинула руки, отмахиваясь, словно его слова жалили как осы. — Нет. Я не хочу ничего слушать. — Она взялась за створку двери.
— Роуз!
Она замерла на мгновение, затем с силой захлопнула перед ним дверь, зло бросив перед этим по-французски:
— Я не желаю тебя видеть!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
18
Нотр-Дам, Париж 10 апреля 1302 года от Р.Х.
Филипп слушал речь министра, сжав подлокотники трона, который сегодня утром перенесли из дворца и воздвигли на помосте. Голос Ногаре отдавался эхом от стен древнего собора. По витражным стеклам сводчатых окон нещадно хлестал дождь. Раскаты грома время от времени заглушали слова. В середине дня затянутое тучами небо чернело как ночью. На консолях вдоль длинного прохода висели факелы, но их свет доходил лишь до первой галереи и парящих над каменными колоннами ангелов. Остальное тонуло во мраке.
Филипп помнил свое первое посещение Нотр-Дама, когда отец привез его из королевской резиденции в Венсенском замке. Ему было тогда шесть лет. Он помнил потрясение от бескрайнего пространства собора, помнил, как вглядывался в потолок, достигавший Божьих небес. Вот почему сегодняшнее событие представлялось ему особенно важным.
Ногаре витийствовал перед заполнившими скамьи людьми:
— …и мы взываем к вам, подданным короля, за помощью. Ибо само будущее нашего королевства пребывает под угрозой. — Ногаре замолк, дожидаясь, пока стихнет негромкий ропот. Затем вскинул руку к скамье, стоящей справа от трона Филиппа. — А теперь наш первый министр и хранитель печати Пьер Флоте разъяснит суть папской буллы «Ausculta fili»,[17] чтобы вы могли полностью осознать серьезность намерений Святейшего престола против вас и вашего короля.
Возникла неловкая пауза, прежде чем Пьер Флоте поднялся с зажатым в руке пергаментным свитком. Метнув взгляд на усаживающегося рядом с королевским троном Ногаре, первый министр начал:
— Папа Бонифаций объявил его величеству нашему королю Филиппу Красивому, внуку Людовика Святого, что истинным нашим правителем, как духовным, так и мирским, является он, отвергая право монарха являться сувереном в своем королевстве. Папа Бонифаций требует освободить еретика Бернара Сассе, епископа Памье, справедливо обвиненного в государственной измене. Из чего явствует — папа не признает нашего короля законным правителем. — Флоте замолк, чтобы откашляться. Грохотавший снаружи гром делал его слова едва слышными. — В довершение ко всему он созвал в Риме собор, потребовав, чтобы на нем присутствовали все епископы Франции, где намеревается возвести на нашего короля мерзостные обвинения в обесценивании королевских монет, жестокости с подданными и обложении духовенства налогами без нужды и причины. — Флоте посмотрел в пергамент и продолжил, почему-то понизив голос и заставив Ногаре напрячься. — Отчего это Бонифаций разразился такой бранью? О каких тяжелых поборах с церкви идет речь, когда нам всем известно, что поборами на нашей земле занимается именно Рим. Папа набивает свои сундуки за счет нас и при этом безосновательно поносит нашего благородного короля и вмешивается в мирские дела.
Прислушиваясь к дрожащему голосу Флоте, Филипп еще сильнее сжал подлокотники трона. Ему казалось, изображенные на фресках, витражах и драпировках Бог, Христос, ангелы и святые обратили суровые взоры на него. Он вспотел, в горле пересохло. Казалось, он должен был гордиться своим могуществом, ибо такое во Франции происходило впервые. Впервые в истории в Нотр-Дама собрались Генеральные Штаты, представители трех сословий — Церкви, знати и простолюдинов. На скамьях перед ним сидели прелаты, епископы, графы, герцоги и главы ремесленных гильдий. Однако Филиппа одолевало смятение.