Инна без всякого перехода сказала:
– Странную, крайне неприятную прошлогоднюю историю, связанную с Тоней, вспомнила. Перекидываюсь я в карты с её мужем, а она пристает ко мне с покупкой нового лекарства. Я не горю желанием, возражаю. Она задирает мне блузку сзади и насильно мажет спину какой-то кроваво-красной дрянью. Я противлюсь, отбиваюсь, меня почему-то пробирает озноб, а она знай себе втирает мне эту гадость с какой-то прямо-таки злостью. Вот ведь настырная! И всего-то рекламирует это лекарство, чтобы продать и чуть-чуть подзаработать. А утром у меня температура за сорок. Целый день в прострации между небом и землей, между жизнью и смертью. Ночью ясное ощущение, что ухожу… А на следующий день на градуснике тридцать четыре и жесточайшая слабость полуживого, полумертвого состояния. Потом месяцы восстановления. И до сих пор у меня нормальная температура в пределах тридцать пять и пять – тридцать шесть и замедленный ритм жизни. Я словно бы завяла. Что это было? Яд? Я ничего плохого ей не делала. Да и вообще никому. Подруга называется! Собственно, не подруга, жена нашего общего друга. Угораздило меня напроситься к ним в гости!
– Зависть и ревность могут излучать отрицательную энергию, способную убить. Возьми себе на заметку. Мне пришлось в это поверить. Теперь я не вверяю себя кому ни попадя. Раньше это явление сглазом называлось, – объяснила Лена.
– Загадка природы. Может, мои нервы и внушаемость явились причиной этой странной болезни?
– Они – только предпосылки.
– Тогда все-таки лекарство.
– Не думаю. Не рискнут предприниматели так уж явно губить людей.
– Как знать. Теперь корпоративные интересы и деньги для некоторых зачастую важнее здоровья тысяч людей.
– К сожалению.
«Инна усилием воли заставляет себя отвлекаться и думать о постороннем? Ей хуже?» – думает Лена.
Хандра непредсказуемо наплыла на Инну, и Лена увидела отчужденное опустелое лицо подруги и услышала ее усталый зыбкий голос:
– Чувствую, не выбраться мне из болезни, не выпутаться из её когтей. Придется перебираться в мир иной. Эта пытка ожиданием, этот гнетущий ужас… Угасаю, будто по капле остаток жизни цедя... Приятного мало. Мне бы внезапно, мгновенно или во сне.
– Я тоже хотела бы сразу.
Лицо Инны вдруг сделалось невыразимо страшным. «Как у бабушки в последние дни, – содрогнулась Лена. – Только бы не отнять у неё веру, только бы не лишить надежды. Господи! Не подает признаков жизни!»
– Все будет хорошо. Потерпи совсем чуть-чуть. Я с тобой. «Боже мой, как же она всё это выдерживает дома, когда совсем одна?! – ужаснулась Лена. – Немудрено начать заговариваться».
После этой страшной мысли Лене трудно дается даже внешнее спокойствие.
– Я не раздумала жить. Просто слиплись больные усталые глаза. «Враги ушли, и слава богу. Друзья ушли – счастливый путь…» – Инна попыталась улыбнуться собственной шутке. – Ершов, кажется. Тот, что «Конька-горбунка» написал в девятнадцать лет.
«Она бредит?» – пугается Лена.
– У тебя феноменальная память, уникальная.
– Энциклопедическая, – усмехнулась Инна.
– Обычно болезнь её съедает, а у тебя все в порядке. Это обнадеживающий фактор. Не держись за плохие воспоминания, не множь тоску. Ты переможешь болезнь. Я верю.
– Уработала я тебя?
– Расшевелила и взбодрила.
– Мне в голову забредают дурацкие мысли, мол, всё сошлось, как в разгаданном ребусе. И никто… им там… не указ. Сверх того я иногда слышу в своей голове… не мной… отчетливо произносимые разноречивые фразы. На меня от страха точно столбняк нападает. И я лежу, словно разбита параличом. Я учусь с беспристрастностью чужака разумом отстраняться от страхов и привыкать к мысли, что все равно скоро… Легче умирать, когда голова в отключке, когда ты как овощ. А то ведь каждым нервом, каждой клеточкой дрожишь. Сама себе противна. Понятно? Или я рассказчик так себе?
– А помнишь, Жанна говорила, что, уходя т у д а, мы всё теряем, чтобы всё обрести.
– Отрывок из романа Николая Островского вспомнила. Помнишь, наизусть в школе учили. Какая мощь, какая силища в его словах! Они вели нас по жизни и укрепляли дух.
– Я читала, как один мужчина совсем умирал и вдруг искренне поверил в Бога и выжил. После этого много еще добрых дел совершил.
– Наверное, молодой был. Пожилой человек, если и выживет, полноценно работать уже не сможет.