– Возможно, это верно для молодых. Принято считать, что им еще есть что осознавать, – усмехнулась Лена.
Но Инна серьезно сказала:
– Не знаю почему, но во мне с раннего детства было предчувствие трагичности моей судьбы. И вот сейчас… я будто бы одной ногой уже там.
– Феноменальные природные способности! Рядом с тобой страшно находиться, – грустно пошутила Лена. – В нашем возрасте здоровье – это великое чудо. Ты давно заметила грозные признаки возврата болезни? Говори, не держи в себе, – попросила Лена, словно не услышав скорбных слов подруги, и напряглась так, точно вытянулась в струну. И она поняла, что второй вопрос дался ей ничуть не легче первого.
– Недавно. Я последний год чувствовала себя на удивление хорошо. Такой душевный подъем в себе ощущала! Столько во мне энергии появилось ниоткуда! Как никогда прежде, после тех двух операций. Опять замирала от счастья, любуясь облаками на ярко-синем небе и вдыхая дурманящие весенние запахи. Решила, еще лет двадцать проживу. Думала, теперь-то не выпущу свою птицу счастья. И вдруг… она упорхнула. Загремела я в больницу. Узнала диагноз и как в страшно глубокий колодец ухнула головой. Иду, по лицу текут черные слезы. Думаю о том, что теперь уже не выберусь. С тяжело нахлынувшим неотвратимым отчаянием осознаю, что это конец. И тогда совсем по-другому стали вспоминаться все прежние страхи.
Собственные мысли не доходили до сознания. Я теряла ориентацию: где я? что я? – не соображала. Когда приходила в себя, ужас опять не шел из головы. Все хорошее куда-то улетало, я раздваивалась, троилась, возникали сюрреалистические видения, словно включался еще и еще один, и еще другой ассоциативные ряды. Разум пытался обрести опору то в реальности, то в вере. И уже не было сил ни на внешнюю, ни на внутреннюю полноценную жизнь. Долгоиграющая концентрация внимания на чем-то положительном оказывалась совершенно невозможной. Я не готова была воспринять сказанное доктором. От жутких мыслей не спрятаться, не скрыться.
Знаешь, в детстве я где-то вычитала фразу «смертельно сладкий ужас». Много раз пыталась ее понять, прочувствовать. Бывает невыносимо, восхитительно хорошо или жутко больно. Но не бывает ужас сладким! Если только… находишься по другую сторону от страха, от жизни. Наверное, это гипербола.
Вдруг Инна нырнула под одеяло и зарыдала безудержно и беззащитно. Она в бессильном протесте отдавалась боли души, не в состоянии больше скрывать ее от подруги.
Лена порывисто обняла ее и, обливаясь мгновенно брызнувшими слезами, горячо зашептала:
– Мы не сдадимся без боя. Мы сумеем победить. Помнишь фильм, где заяц отбивался от орла? Если бы он побежал от врага, у него не было бы шанса выжить.
– «Не ошибаешься? Проверь исходные данные. Они могут быть верны не при любых условиях задачи». Так, кажется, рассуждали мы в НИИ, исследуя результаты неудачного эксперимента? – всхлипывая и вытирая мокрое от нескончаемых слез лицо, в своей ироничной манере ответила Инна. – Знаю, нельзя глубоко уходить в гибельность, в отчаяние. Но ведь, как принято говорить, жизнь и смерть идут рука об руку. Из первого неотвратимо вытекает второе. У кого перетекание плавное, у кого скачком. О, этот невыносимо мучительный таинственный страх смерти… Не оклематься мне. Вознесусь или… Страшный суд решит… – дрожа и икая, продолжила она.
– Божий суд. Стряхни с себя наваждение. И почему Всевышний в первую очередь торопится призывать к себе хороших людей?
– Хороший человек – это уже немало, – криво усмехнулась Инна, все еще мелко подрагивая всем телом. – Твои добрые слова оседают в моем сердце прекрасным узором холодной снежинки. Помнишь?..
– Конечно, помню. Постой, диагноз – еще не приговор. Может, это ошибка, недоразумение и ты зря вбила его себе в голову. Сходи к другому врачу. Шансов меньше, чем хотелось бы, но они есть.
Лена не отпускала подругу, крепко сжимая ее безнадежно вялые плечи.
– Шансы. И главный из них – чудо. Твои уверения меня не слишком убеждают, но приятно. Без обиняков отвечу: я отклоняю твое предложение. Ты ждала иного ответа? Не обнадеживай. Дни сочтены. Никто не даст отсрочки. Мои биологические часы в мозгу требуют остановки. Их пружина совсем ослабла. Чего уж теперь хорохориться? Судьба вынесла свой приговор, наложила резолюцию, и я прямо и смело смотрю ей в лицо.
Скоро не будет уже ничего хорошего, равно как и ничего плохого. Отрешусь от времени и места. Теперь или в омут с головой, или в проклятья Всевышнему. Боли страшные… Глупости говорю. Ничего меня уже не держит на земле, кроме любопытства: что будет со страной через десять, двадцать лет? Всё, переступила черту… Я как на лезвии ножа… Оттуда еще никто не возвращался. Вот такая печальная подробность. Собственно, в масштабах Вселенной человек ничтожно мал, как маковое зернышко, пылинка, – словно о чём-то постороннем сказала Инна. Лицо ее было бесстрастно, холодно и пусто. Может, таким оно показалось Лене в мертвящем лунном свете. – А тебе сколько онколог обещает? – внезапно спросила она.