– Я вот о чем подумала. Говорят, что старость – подарок, который надо заслужить. Разве Эмма ее не заслужила? Но доживет ли? И ведь не по своей вине. А Федька с его эгоизмом лет до девяноста протянет, а то и больше. За что? Он самый выигрышный билет из целой пачки вытащил? Разве я не достойна счастливой старости? Я больше его грешна? Ведь нет же? – спросила Инна и подумала: «Эмма – сильная личность. То, на что она решилась, требовало не меньшего мужества, чем поступок Лены. А может, и большего. Ежедневно преодолевать собственное психологическое сопротивление. И ведь сама подрядилась. Верность, измены, терпение – три разных проявления любви-нелюбви. Лена, Федор, Эмма. Три разные истории. Триптих называется. Потому что взаимосвязаны».
– Разве половинчатый мир Федора содержит гармонию жизни? По мне так он слишком узок.
– Мне слова апостола Павла вспомнились. «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь всё перенесет». А разве не так любила Эмма? И где ее счастье? Оно в вечности? Эта голгофа – путь ее души к вечной жизни? Хитро придумали мужчины! Вот смотрю я теперь на всё это со стороны… Какие мы все глупые, несчастные идиотки! Любви хотим, счастья, а что получаем?
В школе нам все толковали о победе человеческого духа над болезнями. Помнишь Николая Островского? Хлебнул сполна. Говорили: «Достойно вести себя, зная о близком конце, – это подвиг». Нет, это страдание! Это трагедия! И ни к чему высокие слова, когда нет выбора.
– Инна, тебе хуже, чем Островскому. У него жена рядом была.
– Уточняла я когда-то давно списки избирателей, которым требовалась для голосования урна на дом. В одной квартире жили старик со старухой. Они еле передвигались. У них было недержание мочи. Памперсов тогда не было, так они подвязывались какими-то тряпками, которые волочились у них между ног. Просто ужас. Но они все равно участвовали в выборах. Я была потрясена их желанием жить, стремлением до последнего чувствовать себя полноценными гражданами. А сколько им оставалось? Вот и подумаешь…
Инна сделала паузу. Устала. Лена, правильно оценив ее молчание, тоже затихла. Почему-то промелькнули в голове слова знакомой Лиды: «Люди умирают молча». От них Лене сделалось жутко тоскливо, захотелось, как в детстве, завернуться в теплое ватное бабушкино одеяло и отгородиться от всех на свете бед.
– Толстой в одном из рассказов писал о том, как легко умирает бедный человек и как тяжело – богатый. Я с ним не согласна. Странная, мужская точка зрения. Всем тяжело уходить. И труднее всего тем, кто оставляет неустроенных незащищенных детей и незаконченные дела. И богатство здесь ни при чём. Деньги – пыль. Человеку, прежде всего себя жалко и еще близких, тех, кто от него зависит.
Тетю свою вспомнила. Она, узнав приговор врачей, не стала ждать диких болей, какие мучили нашу бабушку. Две недели ничего ни ела, ни пила и тихо ушла. Какая выдержка! Сильная была женщина. Поучительный пример, но я так не смогу.
Думаю, мать меня скоро призовет. Заждалась поди… Знаю, знаю, нельзя всуе трепать память ушедших. Но сердце уже занялось тоскливым предчувствием встречи. Это только в юности кажется, что у нас в запасе вечность и нам некуда спешить, – тихо роняет Инна. – Разные карты всем нам сдает судьба, но очко редко кому выпадает.
– Моя бабушка в таких случаях говорила: не гневи Бога. Лучше многих прожила жизнь. Конечно, хотелось бы дольше. Но только чтобы жить, а не мучиться. Тебе надо вздремнуть. Может, Бог даст…
– Бог, Бог! К чему мне твое жизнеутверждающее одобрение прожитой мной жизни? – явно враждебно сказала Инна. И неожиданно пожаловалась:
– Изматывает боль, словно круги ада прохожу. На что я теперь еще годна? Только плакать.
– Человек до конца не знает своих способностей. В критические моменты он может проявить в себе, казалось бы, невозможное, – решительно возразила Лена.
– Золотые слова! Легко, как нечего делать. Ты безумно довольна собой? – попыталась иронизировать Инна. Но собственный голос показался ей необъяснимо чужим. На ее лице появились следы мучительного смятения.
Инна пришла в себя и наконец продолжила, но непонятно в связи с чем:
– Было время, когда средний уровень жизни людей был порядка сорока пяти лет. Ужасно!
– Так ведь среднестатистический. Это совсем не значит, что некоторые люди не доживали до девяноста лет. Смертность детей была большая. Моя бабушка по отчиму родила четырнадцать детей. Четверых тиф унес, троих холера, шестерых революция и гражданская война забрали. Только последний ребенок всё это вынес и выжил. Судьба отмерила ему восемьдесят лет.