На какое-то мгновение она как бы поднялась на цыпочках, стала выше и стройнее, могло показаться, что она жаждет избавиться от мучительных судорог, раздирающих ее тучное тело. Наконец она опускается на колени и зарывается лицом в траву. А где-то позади меня все еще слышится нервное всхлипывание Анны.
— Данные анализа: яд мгновенного действия.
— Опоздай мы еще хотя бы на несколько секунд, и все остальные сыграли бы в ящик, — рассуждает Борислав.
— Если бы мы чуточку поторопились, то, может быть, и эти остались бы живы, — говорю я.
— Пожалуй. Но тебе не кажется, что тут налицо некая фатальность? Я имею в виду не этого беднягу, долговязого, а девушку. Это же чистой воды самоубийство. Отними у нее шприц, она тут же бросилась бы под трамвай.
— Да-а-а!.. — отвечаю ничего не значащим восклицанием. — Родителям сообщили?
— Отцу Апостола дали знать, а отец Лили в командировке, — поясняет лейтенант. — Послали «молнию». Трупы нам больше не нужны. Похороны завтра утром.
— Ладно, — киваю. — Ты свободен.
Лейтенант удалился, и Борислав обращается ко мне:
— Неужели этот Томас выйдет сухим из воды и не получит по заслугам? Это же надо, так губить людей... Не говоря уже об остальном...
— Надеюсь, ему так или иначе не уйти от расплаты. А пока нам предстоит закончить нашу последнюю миссию, самую деликатную.
Раев. Еще один человек, которого я до сих пор знаю только по фотографии. Он весьма строен и хорошо сохранился, у него интеллигентное лицо. Сосредоточенность, тронутые сединой волосы, очки в массивной темной оправе делают его похожим на ученого.
Он встречает меня у входа, подает мне худую энергичную руку и ведет в холл.
— Впрочем, если желательно, чтобы мы поговорили наедине, то нам лучше подняться в мой кабинет. Там не слишком уютно, зато никто нас не станет беспокоить.
— Хорошо, пойдем в кабинет.
И вот мы в мансарде. Эту комнату я тоже знаю только по снимку. В нишах, образованных стропилами, стеллажи с книгами. Небольшой письменный стол тоже завален книгами. За ним этажерка, и она пол-ным-полна книг, а венчает ее бюст Сократа, совершенно целехонький, если не считать небольшой ссадины на носу.
Стеклянная дверь ведет на балкончик, с которого я окидываю взглядом сад и обнаруживаю внизу двух молодых людей, гораздо более знакомых мне, чем Раев, — Анну и Бояна. Они о чем-то беседуют, хотя их беседу едва ли можно назвать дружеской, потому что чуть ли не каждое свое слово Боян подчеркивает коротким сердитым жестом, Анна же повернулась к нему спиной и слушает с хмурым видом.
Хозяин устраивается за письменным столом, а я сажусь на стул у приоткрытого окна.
— Тут можно курить? — спрашиваю я, проникшись уважением к этому миру книг.
— Разумеется. Но сам я не курю, — отвечает Раев и ставит на край стола жалкое подобие пепельницы.
Пока я закуриваю, Раев незаметно бросает взгляд на свои наручные часы.
— Половина шестого, — услужливо объявляю ему. — Надеюсь, я не отниму у вас много времени.
— Ради Бога, не беспокойтесь. Мне, верно, предстоит одна встреча, но еще не скоро — в семь.
— Я пришел для того, чтобы поставить вас в известность относительно одной операции, которую мы до сих пор держали в секрете. Операция эта уже закончена. Теперь, вероятно, начнутся следствие и судебное разбирательство, которые неизбежно коснутся вашей служебной деятельности.
Тут я без лишних подробностей излагаю ему историю, в которую был вовлечен и он сам.
Выслушав меня внимательно, Раев говорит:
— Я, конечно, полный профан в ваших делах, однако мне кажется, что, если бы меня вовремя предупредили, вам это не стоило бы таких усилий.
— Был такой соблазн, но мы в самом начале воздержались. Малейшая нервозность или паника с вашей стороны вызвали бы у противника тревогу. И потом, мы не видели смысла отвлекать вас от дела после того, как нам удалось устроить так, чтобы вместо подлинных документов они получали фиктивные.
— Может быть, вы правы, — кивает Раев. — Вам лучше знать. В конце концов, раз все закончилось благополучно...
— Жаловаться не приходится. Только успешный исход операции не исключает вашей личной ответственности. Вы проявили невероятное легкомыслие...
— Тем, что приносил домой эти документы? Но послушайте, я это делаю в течение стольких лет, и никогда не было никаких неприятностей; к тому же я это делаю не по легкомыслию, как вы выразились, а, напротив, из чувства ответственности. — Он смотрит на меня сквозь очки без особого дружелюбия и добавляет: — Не знаю, сколько длится ваш рабочий день, что же касается моего, то могу вам сказать без хвастовства, что он продолжается порой до поздней ночи, и что эту дополнительную работу я выполняю добровольно, и делать ее дома я вынужден в силу необходимости.
— Я вовсе не намерен ставить под сомнение ваши деловые качества, — спешу его успокоить. — Вы прослыли исключительно подготовленным и трудолюбивым человеком. Тем не менее ваше легкомыслие налицо.
— Имейте в виду, — возражает Раев, — что эта комната всегда на замке и стол мой тоже заперт.
— Да, вот таким ключом! — прерываю я его и поднимаю вверх небольшой стандартный ключ, оказавшийся у меня в руке. — Его вам любой подмастерье сработает за пять минут. Но дело не только в этом. Вы смотрели сквозь пальцы на то, что происходит в вашем доме и даже в вашем кабинете, где хранили секретные бумаги.
— Не понимаю.
— Позавчера, в ночь с субботы на воскресенье, в этой комнате стоял довольно большой шум и даже вот этот гипсовый бюст с грохотом свалился на пол, а вы не потрудились встать и проверить, что тут происходит, хотя ваша спальня точно под этой комнатой.
Раев пожимает плечами.
— Какой мне смысл проверять то, что мне и так хо-.рошо известно. Дочка моя бесится по ночам со своим дружком. Я вполне ясно слышал их голоса, так же как вы их сейчас слышите.