Человек обладает более высоким интеллектом, чем животное, он более определенно связывает одно явление с другим, он ищет причинную связь. Это животное–человек, реагируя на что–нибудь, не останавливается только на данном; он свое действие, свою реакцию распространяет не только на него, но связывает его с другими явлениями или предметами. Скажем, человек испытывает боль в ноге. Как же он реагирует? Он должен знать, отчего это происходит, он должен знать, какая причина производит эту боль. Он рассматривает свою ногу. Оказывается, что туда попала заноза. Он понимает, что эту занозу нужно вытянуть и тогда боль исчезнет. Значит, для того, чтобы реагировать на это явление, чтобы прекратить боль, нужно сознать причинную связь между этим куском дерева, впившимся в кожу, и ощущением боли. Это настолько просто, что даже многие животные, например некоторые обезьяны, во многих случаях такую причинную связь усматривают. Но человек эту причинную связь развивает все больше и больше, идет в этом отношении все дальше и дальше; он изучает как явления и предметы, так и те результаты, которые из них получаются, т. е. задается вопросом, что ему нужно сделать при определенном условии для того, чтобы добиться известных результатов. Таким образом он овладевает постепенно природой, он влияет до известной степени на нее, у него уже есть определенные методы, определенные способы воздействия на окружающую природу.
Изучение связи явлений, изучение того, что именно пужно делать в тех или других обстоятельствах, чтобы добиться тех или других результатов, приучают его к рассмотрению всех явлений в их причинной связи и приучают его спрашивать себя, когда какое–нибудь явление происходит, — что служит этому причиной?
Но как у животных бессловесных, так и у человека имеется некоторый ряд явлений, причину которых он никоим образом не может себе объяснить; есть целый ряд явлений, причина которых ему совершенно неизвестна.
Макс Мюллер предполагал, что первобытный человек должен был спрашивать себя — почему солнце восходит на востоке и заходит на западе? Почему бегут реки, почему веют ветры? Но на самом деле дикари вовсе не спрашивают себя об этом, и только на гораздо более поздней стадии развития культуры люди начинают задаваться такими вопросами. Когда кто–то из исследователей задал такой вопрос бушменам Южной Африки, то эти последние страшно смеялись над ним, находили его ужасно глупым человеком, потому что — как можно спрашивать о вещи, которая сама собой разумеется и каждый день происходит? Мы знаем, что это так бывает, а почему — об этом нелепо даже и спрашивать, — вот каково было их рассуждение. Мы и сейчас имеем целый ряд явлений, которые весьма загадочны для человека малообразованного, но о которых он вовсе не спрашивает себя. Представьте малограмотного человека, которого мы спросили бы, почему бьется сердце. Что он вам на это ответит? Он, вероятно., ответит, как бушмен, — бьется, потому что так устроено. Он не задавался этим вопросом, он не спрашивал себя об этом, и он не может объяснить, в чем тут дело, какая причина действия этого органа, почему этот орган работает все время так равномерно. О привычных вещах не спрашивают себя. Никто не спрашивает себя, почему кровь красна или почему у руки 5 пальцев. Но даже далеко не каждый интеллигентный человек может сказать точно, почему мы можем поднять руку, когда захотим. Из 5 интеллигентов найдется трое, которые ответят, но и то, по всей вероятности, не смогут ни в какой мере точно объяснить этого явления. Они скажут, что таков человеческий организм, что таков закон самопроизвольных движений и т. д., но очень редко вам в ответ на этот вопрос будет изложена та теория, тот взгляд на связь между сознанием и физическими явлениями, который с величайшим трудом разрабатывается настоящей наукой и для которого нет даже, в сущности говоря, совершенно удовлетворительного и окончательного ответа. Таким образом оказывается, что человек может жить в обыкновенных, совершенно определенных условиях, в определенной обстановке, не спрашивая себя о величайших явлениях, привычных ему настолько, что никто о. них и не говорит. Если человек может жить, не спрашивая себя, как устроен его организм, почему его воля может передаваться во внешних его движениях, — даже на нашей ступени развития человеческого познания, то на очень первобытной стадии развития, естественно, он так же точно не задавался вопросами о солнечных лучах, течении рек и т. д. Мысль обо всем этом родилась уже гораздо позже.
Но есть такие явления, которые сразу заставляют спрашивать себя: что это и почему? Это — явления, которые связаны с голодом, холодом; явления, связанные с болью.
Что касается голода и холода, то тут все для первобытного человека было более или менее ясно; он скоро начинает замечать и отличать то, что годится в пищу, от того, что не годится. Вопрос о пище является одним из самых существенных вопросов, занимающих дикаря. Так, например, Кук5 рассказывает, что австралийские дикари, с которыми ему приходилось встречаться, когда научились говорить по–английски, то решительно о всяком слове, которое они слышали и которого но понимали, о всякой вещи, которую им показывали и которая была им незнакома, прежде всего спрашивали — можно это есть или нет, потому что этот вопрос был для них самым существенным. Когда их пускали на корабль, где было много всяких незнакомых им вещей, где были пушки, паруса, всякие машины, они ничем этим не интересовались, они интересовались исключительно только тем, чем их угощали. И в этой области они обо всем подробно расспрашивали, они все рассматривали, разбирали и очень интересовались, только ли белые могут есть то или другое кушанье или также и дикари.
Немецкий писатель Гроссе6 приводит первую молитву, которую он записал от одного дикаря из племени печерегов, очень мало развитого племени. Этот дикарь сидел и повторял все время один и тот же припев; когда он пытался перевести этот припев, то оказалось, что это значило: «Гороху, который едят белые, я бы охотно поел». И это было все содержание той «поэзии», которой он развлекался в течение многих часов.
Но есть явления более загадочные, и таким явлением была, например, боль. Каждый дикарь понимал, что если кто–либо колет его в бок, то ему больно, и тут, так сказать, причина этого ощущения налицо; но если никто его в бок копьем не колет, а между тем у него «колет в боку», то это уже загадочно до крайности, и тут нужно придумать, что бы это такое значило? Кто же это его колет, когда никого не видно?.. И от этого дикарю становится жутко. Он не понимает, в чем тут дело, тем более что боль эта иногда достигает чрезвычайно больших размеров, влечет за собой мучительное состояние, а иногда кончается смертью.
Вот это такой вопрос, такое явление, мимо которого человек не может проходить без особого внимания, которое крайне заинтересовывает человека.
В один прекрасный момент, после, иногда, больших страданий, человек оказывается совершенно изменившимся, лежит окоченелый, холодный, неподвижный, не может больше шевелиться, что–то сделалось с ним такое. Если оставить его так лежать, то он начинает пухнуть, разлагаться, распространять зловоние, вокруг другие люди также начинают заболевать и умирать. Стало быть, он опасен, он вреден, этот умерший человек, и его нужно или сжечь, или закопать в землю, или в воду выбросить, а иначе будет беда. Это, с одной стороны, совершенно понятно и рационально, тут ясен вывод, что труп опасен, потому что разлагается и, как разлагающийся кусок мяса, является источником заразы. Но тут уже и другая мысль имеет место, тут возникает такой вопрос: нельзя ли сделать сопоставление между этим мертвецом и тем вредом, который он причиняет, т. е. той болью, той болезнью, которая в дальнейшем своем развитии приносит смерть, делает человека мертвым? Может быть, этот самый мертвый брат и есть то существо, которое причиняет болезни? Вот вопрос, который задает себе дикарь на очень примитивной стадии развития.