Но атмосфера в стране в 1898 году от рождения Христа была вовсе не похожа на ту, что царила на сцене в «Сумерках богов», — это была атмосфера всеобщего подъема. В начале 1890-х конъюнктура достигла очень высокой отметки и, слегка ослабнув лишь пару раз, оставалась такой вплоть до 1913 года. Города росли бешеными темпами, по Германии катилась вторая волна индустриализации, повсюду возникали новые предприятия, химия, производство электроаппаратуры, машиностроение не только крепили экономическую мощь страны — они изменяли повседневную жизнь. Началось великое переселение — из сельского Востока на Запад, где люди добывали уголь и выплавляли сталь. Немцы становились мобильными, традиционная семья распадалась, церкви пустели, а богом молодых интеллектуалов был Ницше.
Вскоре Германия слыла уже первой державой на Европейском континенте, она перегнала французов в мировой торговле и, взирая с завистью на британцев, догоняла их как главных конкурентов в производстве промышленной продукции. Сильно изменился ее облик и как государства. Созданные в ней системы социального обеспечения и народного просвещения вызывали у соседей восхищение, в списке нобелевских лауреатов верхние строчки занимали немецкие натуралисты, сухопутная армия не знала себе равных в Европе — как по численному составу, так и по вооружениям. Росли не только прибыли, но и заработки, правда, в значительно меньшей степени. Германские социал-демократы играли ведущую роль в Социалистическом интернационале. В начале нового века они имели сильнейшую фракцию в рейхстаге, что, однако, никак не отражалось на расстановке классовых сил в стране. В политическом отношении рейх оставался отсталым. Рядовые граждане в большинстве своем не стремились к демократии, и уж тем более не стремились к ней ни кайзер, ни аристократия, ни Генеральный штаб. Это был рейх межвременья, беспокойный и нервный, норовистый в своей внешней политике и совершенно не склонный к реформам внутри страны. Бедность многих стояла рядом с богатством меньшинства, экономическая и технологическая модернизация — рядом с законодательно-политическим поворотом к прошлому.
Люди искусства и свободной мысли видели в политике безобразную суету сует, отворачивались от повседневности, погружались в эстетизм, грезили поздним романтизмом. Их миром были меланхолия Шопенгауэра и переоценка ценностей Ницше, партитуры Вагнера, «национальная» живопись Антона фон Вернера. Не совсем незамеченным, но еще и далеко не оцененным умер в 1898 году Теодор Фонтане, а за семь месяцев до этого, в один из дней холодного февраля, в Аугсбурге родился Бертольт Брехт. В тот же год Макс Либерман основал Берлинский сецессион, а его сподвижник Пауль Кассирер открыл на Николаи-штрассе художественный салон, откуда, после долгих боев с кайзеровскими постулатами по части искусства, начал свое победное шествие по Германии французский импрессионизм. Густава Фрейтага к этому моменту уже три года как не было в живых, но его антисемитский роман «Приход и расход» все еще лежал на ночных столиках любознательных бюргеров.