Оставляя в стороне этот спор, скажем: «Искра жизни» стала книгой, в которой мысль о людской солидарности выражена сильнее и глубже, чем в других произведениях этого автора. Если в своих веймарских романах Ремарк славит — местами избыточно и не всегда удачно — нерасторжимость и бесценность уз товарищества, то теперь мы видим конкретную способность вступиться за другого человека, сплотить вокруг себя людей, чтобы противостоять человеконенавистничеству и насилию со стороны сильных мира сего.
Ремарк написал в высшей степени злободневный роман. Бывшие нацистские чиновники сплошь и рядом возвращаются на свои посты, люди, служившие в концлагерях охранниками, нагло — и небезуспешно — требуют назначения им пенсий или принимаются на службу в полицию. В парламентах федеральных земель и новых демократических массмедиа то и дело раздаются призывы к снисходительности и помилованию, требования об освобождении осужденных преступников, о замене смертных приговоров на тюремные заключения. О жертвах, о миллионах людей, уничтоженных в концлагерях, равно как и о тысячах чудом оставшихся в живых, в Германии почти никто не говорит. «Раскаиваться — не в правилах немца», — разъясняет в романе циничный и алчный комендант лагеря Нойбауер своему шоферу Альфреду. Слова, вложенные Ремарком в эти уста, станут для многих подданных послевоенной Германии фактически жизненным девизом.
Новая демократия опирается на старые, опытные кадры. «Для таких, как я, работа всегда найдется, — говорит в романе Ремарка коменданту лагеря Нойбауеру лагерфюрер Вебер, один из сотен тех, кто составлял опору кровавого режима. — Мы еще поднимемся, пусть даже под чужими именами. А по мне — хоть коммунистами. Пару лет теперь не будет национал-социалистов. Все станут демократами. Это не страшно. Я, наверное, где-нибудь когда-нибудь буду работать в какой-нибудь полиции. Скорее с чужими документами. А потом все начнется сначала». В конце романа Вебер будет застрелен заключенным под номером 509, но в германской действительности послевоенных лет Веберы, как правило, не нуждались даже в чужих документах, чтобы иметь возможность продолжать свою работу. В 1950-е годы Ремарк будет с горечью указывать на реставрационные тенденции в аденауэровском государстве, и с этой точки зрения его роман о концлагере — это прежде всего книга, призывающая читателя не забывать никого и ничего. Соотечественники имели все основания крепко обидеться на него.
Заключенный Бухер и узница Рут Холланд встречаются бессчетными и безутешными вечерами у лагерного забора и мечтают о жизни за пределами их узилища. С тоской глядят они на домик, белеющий на холме, по ту сторону от колючей проволоки, и кажущийся им олицетворением безоблачного счастья. Наконец нацистские оковы сброшены и они спешат к маленькому домику, чтобы провести там первую ночь на свободе. «Сад стоял в цвету. Но, приблизившись к дому, они увидели, что прямо за ним взорвалась бомба. Она разрушила всю заднюю часть постройки. Целым и невредимым остался лишь фасад. Сохранилась резная наружная дверь. Они открыли ее. Но она вела к груде обломков. Значит, он никогда и не был домом. Все это время...» Ремарк завершает роман строками о необходимости расставания с иллюзиями.