Кстати, о современной немецкой литературе Ремарк в 1960-е годы почти не высказывается. В его интервью не встретишь имен Генриха Бёлля, Гюнтера Грасса, Зигфрида Ленца, Мартина Вальзера. «Видите ли, — говорит он в 1963 году в телебеседе с Фридрихом Люфтом, — ныне живущие немецкие писатели, по сути дела, в уникальной ситуации. Предыдущего поколения, к которому отношу и себя, уже не существует. Эмигрировав, оно по-настоящему так и не вернулось в Германию. Так что перед ними широкое пустое поле, где каждого сразу можно заметить. Тем не менее — всходы невелики. Как вы думаете: может быть, это объясняется подспудным страхом высказать все, что хотелось бы, или такого страха уже нет?» Заметим на полях: употребляя глагол «эмигрировать» и в этом интервью, Ремарк вновь выражает свое саркастическое отношение к недавнему прошлому своей родины.
Спустя два года он снова выскажется на эту тему — в рецензии, написанной по просьбе журнала «Шпигель» и, заметим, единственной в этом жанре во всем его послевоенном творчестве. Критическому разбору подлежит роман Ханса Фрика «Брайнитцер, или Другая вина». Бывший врач в одном из нацистских концлагерей, а ныне пенсионер в стране «экономического чуда», испытывает столь сильные муки за совершенные им преступления, что решает добиться суда не только над собой, но и над двумя сообщниками, один из которых теперь сутенер, а другой — начальник городской полиции. Но суд отвергает иск правдоискателя: они устали заниматься делами такого рода. «Брайнитцеру каяться не положено», — пишет «Шпигель» в краткой аннотации к рецензии Ремарка, а один из литературных критиков назовет ее «гимном» в честь молодого автора, заставляющего своим первым произведением вспомнить о кафкианских прозрениях. Ремарк обменивается письмами с Хансом Фриком, знал он и его отца, тоже обретавшегося в конце 1930-х за океаном.
Почти не касаясь художественных достоинств книги, Ремарк подчеркивает злободневность ее содержания. Не избегает при этом суждений о послевоенной немецкой литературе. «Можно было бы предположить, что чудовищное изобилие совсем недавно пережитого, из которого раньше одного дня хватило бы на всю писательскую жизнь, раскроется с огромной силой, — произошло же обратное: неожиданно соскользнув в прошлое, это пережитое на какое-то время стало странно нереальным...» После Первой мировой войны воображение людей потрясали драмы, стихотворения, романы Вальтера Хазенклевера, Эрнста Толлера, Леонгарда Франка, Франца Верфеля, экспрессионизм, новая живопись. «Последствия второй такой же войны были иными. Она не привела к взрыву возмущения, к вскрику, к революции. Это была тотально проигранная война — проигранная не только в разбомбленных городах, но и в разбомбленных головах и сердцах». И в этом, по мнению Ремарка, причина того, что немецкая литература молчала, слишком долго для нетерпеливого читателя, и двигалась потом вперед медленно и разрозненно, скорее благодаря отдельным достижениям».
Правда, в наличии были уже ранние романы Генриха Бёлля, превосходная проза Вольфганга Кёппена, монументальные эпосы Ханса Хенни Янна, книги Альфреда Андерша, «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса. Лично Ремарк был, несомненно, разочарован: с его точки зрения, тема войны, нацистских преступлений, изгнания и эмиграции мало интересовала более молодых писателей. Гражданин мира, живший в Америке и соседних с Германией государствах, не мог не видеть, с каким неверием, гневом и презрением люди взирали там на то, что творилось в его родной стране на протяжении двенадцати лет — с зимы 1933-го до весны 1945 года. Там еще ничего не забыли и простили лишь какую-то малость. Своими деликатными замечаниями о работе более молодых коллег Ремарк затронул еще одно важное явление литературной жизни. В середине 1960-х годов новая немецкая литература не пользовалась мировым признанием. Томас Манн, Лион Фейхтвангер и Эрих Мария Ремарк оставались и в первые два десятилетия после 1945 года немецкими писателями, новые сочинения которых сразу же переводились и издавались в западном зарубежье, именно они — из когорты еще живших немецких романистов — представляли словесность своей страны в послевоенном мире. Положение начало меняться в 1970-х, но и тогда прорыв удался лишь небольшому числу произведений. Германия утратила имидж литературной державы.