– Тем более причин идти мне туда! – воскликнул Контов.
– Вероятно, я выразился неясно… Вы меня не поняли…
– Нет, понял! Вы дали мне понять, что на митинге, о котором я уже слышал и на который собирался еще до встречи с вами, будут говорить про мою родину всякие гадости… В качестве русского я должен опровергнуть их…
– Ага, и вы патриот! – вскричал Куманджеро.
– Если желание правды – патриотизм, то да.
Они замолчали. Весь этот короткий разговор происходил между ними по-английски, и Василий Иванович опять принужден был сидеть молча.
– А ты, Вася, как? – прервал молчание Контов. – Со мной на митинг?
– Это, Андрей Николаевич, в каком же смысле? – удивился Иванов.
– Да вот господин Куманджеро объявил, что ты собираешься куда-то с ним…
– Пустяки! – пробормотал Василий Иванов. – Мало ли что говорится!
– Как ты хочешь, я тебя не держу, – продолжал Андрей Николаевич. – Тебе будет скучно, ведь ты ничего не поймешь…
– Зато погляжу, что это за митинг такой!
– Соберутся разные люди, – вмешался в их разговор японец, – и будут говорить о том, чего не знают… Ведь в сущности что могут знать здесь о вашей родине? Только то, что пишут в газетах… В газетах же всегда преувеличения, часто нелепости, и вот, приняв такие газетные сообщения за неопровержимую правду, и будут делать из них выводы… каждый свое…
– Что же? Это хорошо! – усмехнулся Андрей Николаевич.
– Несомненно. Право человека высказывать то, что он думает, и я уверен, что ораторы будут искренни. Но, – пожал плечами японец, – я предпочел бы, чтобы почва для речей была более твердая. Во всяком случае у нас никто не станет говорить о том, чего не знает, или по крайней мере в чем не убежден.
– Оставим-ка это! – уже весело воскликнул успокоившийся Контов. – Вон сам хозяин несет дымящееся блюдо… Я уверен, что мясо и в самом деле превосходно и в особенности после такой прогулки, какую сделали мы с моим другом.
Трактирщик, очевидно, переменивший свое мнение о посетителях, сам поставил блюдо на стол. Слуги-негры уже принесли жестяные стаканчики, можжевеловую водку, воду к ней и стояли в почтительных позах у стола.
– Господи, благослови! – первым начал Иванов.
Он, не разбавляя можжевеловой водки водою, налил стаканчик до краев, выпил залпом, молодецки крякнул и произнес:
– Дымком малость попахивает, а впрочем, ничего: для нашего брата заводского как раз в раз!
– Он пьет виски без воды! – не то с испугом, не то с изумлением восклицал трактирщик.
Негры тоже издавали какие-то восклицания.
Контов и японец отказались от напитка, но Иванов повторил прием и поспешил налить еще третий стаканчик.
– Так по душам насквозь пошло! – объявил он. – Но что этот американец на меня уставился? Узоров, кажись, на мне нет.
– Он удивляется, что ты пьешь виски без воды, – пояснил ему Контов.
– А зачем вода?
– Здесь все так пьют. Они считают виски крепчайшим спиртным напитком.
– Ну и пусть их считают! Наша казенка лучше, да и покрепче, пожалуй! Ну-ка, без троицы дом не строится, – опрокинул Иванов в рот и третий стакан.
– О, варвар! – пробормотал трактирщик. – Он еще жив, он еще не умер!
– Это он что же? – по тону понял Иванов смысл восклицания. – Дивится?
– Да… Он удивляется, что вы живы после такого огромного приема! – объяснил ему Куманджеро. – Сегодня вечером здесь много будет разговоров про вас.
– Пусть поговорят! – со снисходительной небрежностью ответил Иванов. – У нас от этого не убудет… Еще, что ли, выпить? Пусть американы видят, какова мать Рассея, мать рассейская земля.
– Оставь, Вася, – отодвинул виски Контов, – довольно… Нехорошо, если напьешься…
– Я-то напьюсь? – запротестовал Иванов. – Да никогда в жизни…
– Все-таки оставь! Мне вот мысль в голову пришла поговорить с господином Куманджеро.
– В таком разе и в самом деле довольно… Говорите, Андрей Николаевич, только уже по-нашенски… а то залопочете по-английскому, и сиди, как сова, глаза выпуча, ничегошеньки не разумея…
Контов не слушал его и повернулся к обратившемуся в слух японцу.
– Раз мы познакомились, господин Куманджеро, – заговорил он, улыбаясь, – то я не буду скрывать, что рад случаю, сведшему нас…
– И я также очень благодарен ему! – поклонился Куманджеро.
– Не будем обмениваться комплиментами… Мы знакомы часа два, не более, а у меня уже есть на вас виды… и немалые.
Куманджеро весь насторожился.
– Я весь к вашим услугам, – опять склонился он, – все, что в моих силах…
– Видите, я с тем и приехал сюда, в Сан-Франциско, чтобы перебраться на ваши острова…