А еще говорят, Рэнт называл Боуди Жабой. Честно!
В общем, у всех друг для друга разные имена. Бастер был Рэнтом и Бадди. Честер был Четом и папой. Айрин — мамой и Рин. Так люди присваивают тех, кого любят, — дают им особенное имя. Хотят сделать их своей собственностью.
Шериф Бэкон Карлайл: То же самое, что выбросить собаку на дорогу. Худшее, что человек может сделать, — это себя распустить.
Эхо Лоуренс (автосалочница): Вот послушайте. Рэнт говорил: «Для каждого, кто тебя знает, ты разный».
А еще он говорил: «Ты есть только в глазах других».
Если б на его могиле что-то написать, больше всего он любил эти слова: «Твое завтрашнее будущее окажется не похоже на вчерашнее».
Шот Даньян (автосалочник): Бред! Вот его любимые слова: «Некоторые из нас рождаются людьми. Остальные идут к этому всю жизнь».
Боуди Карлайл: А я помню, Рэнт говорил: «Моложе, чем сегодня вечером, нам уже не стать».
Айрин Кейси (мать Рэнта): По воскресеньям Бадди ходил с бабушкой Эстер в церковь. В хорошую погоду мы с Четом надолго отвозили Бадди к ней. Маленький Бадди увидел, что ей пойти в церковь не с кем, и начал ходить с ней сам. От ее дома до церкви рукой подать. Старушка в нарядной шляпе и маленький мальчик с галстуком-бабочкой идут по дороге, держась за ручки, — так трогательно!
Однажды мы уже спели первый гимн, почитали Библию и наполовину прослушали проповедь, а Бадди с Эстер все не идут и не идут. Уже собирают пожертвования, и вдруг дверь церкви с грохотом открывается. Сначала такой топот по ступенькам у входа, потом большая дверь как распахнется — ручкой пробила дырку в стене. Все оборачиваются и видят малыша Бадди. Запыхался, стоит, упершись руками в колени, дверь за собой не закрыл, светит солнце, и дышит так тяжело, никак не отдышится. Весь лохматый, бабочки нет. Подол рубашки торчит наружу.
Преподобный Кертис Дин Филдс говорит:
— Будьте добры, закройте дверь.
А Бадди задыхается:
— Покусали!
Потом кое-как перевел дух.
— Бабушку Эстер покусали! Ей плохо, очень!
Стоят холода. Я думаю, может, собачья стая? Может, ее какой пес покусал? Ну, дикий какой.
Шериф Бэкон Карлайл: Вы уж меня простите, но ни один Кейси не заплатил за дыру, которую Рэнт проделал в стене церкви. Даже если поверить, что он не нарочно.
Айрин Кейси: Бадди говорит, Эстер укусил паук. По виду похоже, что «черная вдова». Бадди и бабушка шли на службу, и вдруг на полпути она встала. Замерла, выпустила его руку. Кричит: «Боже!» — и обеими руками срывает шляпку с головы, вырывает волосы со шпильками. Бадди говорит, с таким звуком, будто рвут газету напополам. У нее такая черная шляпка для церкви, круглая, черная, размером как банка порошка для ванны. Эстер швыряет ее на землю. И воскресными туфлями топчется по черному атласу. Черные туфли серые от пыли. Черное пальто все в клубах пыли. Сумкой болтает, другой рукой отгоняет Бадди. не трогай, мол.
На шляпке вырванные с корнем пучки седых волос.
Эстер туфлей переворачивает шляпку, они с Бадди садятся на корточки и смотрят.
Среди пыли и камешков, между смятой вуалью и скомканным атласом, дергая лапкой, лежит паук. Пыльный черный паук с красными песочными часами на животе.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса (Историка): Местный паук «черная вдова», близкий родственник южноафриканской «черной вдовы», принадлежит к семейству пауков-тенетников и селится в укромных местах вроде старой одежды или дворовых уборных. Пока канализацию не провели в дома, жертвы чаще всего страдали от укусов «черной вдовы» в ягодицы или гениталии. В наше время паук чаще кусает человека, оказавшись на коже при надевании обуви или перчатки.
Айрин Кейси: Бабушка Эстер кладет руки на темя, щупает кожу, перебирает завитки, пока не находит то, от чего рот у нее открывается, а глаза плотно зажмуриваются. Когда она открывает глаза, говорит Бадди, глаза его бабушки моргают и мокрые. Она достает из сумочки салфетку. Прижимает к голове. По словам Бадди, когда они посмотрели на салфетку, то увидели красное пятно свежей крови. Эстер ему говорит:
— Быстро, как только можешь, беги за папой!
Эстер Кейси встала на колено, потом села, потом легла прямо на пыльную обочину и повторяет:
— Быстрей, быстрей!
Эхо Лоуренс: Рэнт говорит, бабушка ему сказала:
— Беги быстрее, но если не успеешь, помни, что я тебя все равно люблю...
Кэмми Эллиот (детская подруга Рэнта): Убейте меня, если вру, потому что я не вру. Когда дул очень сильный ветер, миддлтонские собаки вообще с ума сходили. Как дунет, все мусорки на боку. Собаки балдеют.
В шестом классе девочкам рассказывают, что не растворяется в коллекторе. Весь женский мусор надо заворачивать в газету и зарывать поглубже в мусорку. Если ассенизаторы приедут вычищать твой коллектор и найдут лишнее, родителям придется раскошелиться.
Когда мусорку опрокидывает ветром, зависит от дома, конечно, но повсюду летят грязные прокладки. В ветреные дни у всех «праздники». Прокладки ходят по дороге целыми отрядами. Газетную обертку сдувает, и видна темная кровь, а на ней налипший песок и репей. И семена травы, как булавки в подушках. Прокладки вылетают из каждой перевернутой мусорки, уже не отряды, а целая армия, маршируют, куда ветер дует. Пока не натыкаются на изгородь. Или на кактус.
Шот Даньян: Рэнт слышал, как поблизости лают и грызутся собаки. Он не хотел оставлять бабушку, но она говорит: беги.
Кэмми Эллиот: Честно! Колючая изгородь на три проволоки вся в белой вате, как на Рождество. А подойдешь ближе, чем надо, — увидишь презервативы, которые нанизались на проволоку, как сдутые воздушные шары. Болтаются на ветру, зеленые, серые или голубые, и во всех что-то белесое.
Болтаются на колючках прямо перед тобой, тонкие прокладки на каждый день и толстые, с крылышками, для «критических». Презики гладкие и ребристые. Причем бывают такие необычные, каких в местном магазине сроду не продавали.
Старая кровь, куски такие черные, как гудрон. Кровь бурая, как кофе. Или водянисто-розовая кровь. Или сперма, которая уже почти как водичка.
Многие, особенно мужчины, думают, что кровь — она всегда кровь. Но на целой миле изгороди не найдешь два похожих тампона.
Иногда попадаются лобковые волосы. Светлые, каштановые, седые. Стоит ветру дунуть хорошенько, все миддлтонцы повисают, как птички на телефонной линии. Как агитационная выставка на окружной ярмарке.
Шериф Бэкон Карлайл: Самое трудное, скажу я вам, было удержать собак дома. Можно было не видеть мутняшку и кровь на проволоке, и так понятно: мусорку опрокинуло. Собаки как бешеные, скулят, скребут лапами двери. Краску соскребают, коврики дерут, чтобы добраться до запаха, такого слабого, что только собака и учует.
На улицу они совсем не так просятся. Унюхивают, как эти резинки и бабьи затычки мотаются на жаре, и прям слюной исходят.
И не дай бог дверь открыть. Почти все сразу садятся на телефон, звонят, ругаются, просят кого-нибудь собрать.
Кэмми Эллиот: У нас места такие ровные, что видно все отовсюду. Нормальные люди стыдятся ходить возле секс-торнадо. Никто не хочет показывать остальным, как он собирает всякий срам, будто спелые помидоры.
Или все пойдут собирать свое — или никто.
Так что всегда все спорят. Все такие приличные, что никак не соберут грязь.
Мэри Кейн Харви (учительница): Если бы я не работала в школе, о, я бы столько вам порассказала! Бастер Кейси — исключительный молодой человек.
Шериф Бэкон Карлайл: Не забывайте, некоторые, и ФБР в том числе, считают, что бабушка Эстер была жертвой Рэнта номер один.
Мэри Кейн Харви: Бастер никогда не получал по литературе и письму выше «удовлетворительно», но казалось, он может построить целый мир из каких-нибудь палочек, камушков и горстки выученных слов. Это как трэмп-арт, поделки заключенных или моряков, которые трудятся над ними месяцами. Как настоящая модель Ватикана из спичек или Акрополь, склеенный из кусочков рафинада. Такие предметы искусства создаются из простых материалов почти без инструментов, но требуют огромных затрат внимания и времени. Памятники терпению.