— Твоя жена? — почему-то сразу догадалась я.
— Да. Мне придется выдержать серьезное объяснение, — полковник хмыкнул. — И хотелось бы знать из-за чего.
— Никита жив.
— Ну?!
— То есть он в какой-то степени действительно покончил с собой, может, именно это и имел в виду мой родитель, и боюсь, только так можно оправдать его поступок…
— Постой, постой. Объясни толком.
— Он стал монахом и уже много лет живет в Старотищенской обители молчальников. Это километрах в пятистах от Москвы. Увидеться тебе с ним нельзя — устав строг, а вот написать можно. Если захочешь.
— Вот ведь…
— Да. Я ездила к нему последний раз года два назад. Заматерел, плечищи пудовые, а лицо, знаешь, какое-то детское. Из-за глаз что ли?
— Значит, тебе все-таки разрешают видеть его?
— Упросила. Еще давно. Натку маленькую привозила, чтобы разжалобить.
— Натку?
— Ох! — я схватилась за свою сумку и вытащила бумажник, в котором всегда возила с собой фотографии детей. — Вот она. Правда, похожа чем-то?
— Да-а. Неужто его?
— Я не лежала в больнице с нервишками, Слава.
— Понятно… А этот сорванец чей? Тоже твой?
— Мой, мой. Вася. Ему девять. А Наташе недавно двадцать один год исполнился. Невеста.
— Красавица.
Я с любовью взглянула на фотографии. И пожалела, что у меня нет снимка Ивана. Мне его не хватало. То есть снимки-то были, но того, кто их делал, явно больше лица интересовали другие части тела. Сволочь!
Глава 6
Остальной вечер прошел без сюрпризов. Я познакомилась с женой и уже взрослыми детьми Славы Ильченко. Как смогла, объяснила симпатичной круглощекой тезке — его супруге, свое поведение в курилке, которому она оказалась свидетельницей, а потом в приливе откровенности поделилась с ней и некоторыми другими сложными моментами своей непутевой жизни. Опомнилась только, когда ночь перевалила за середку. Ложиться спать в это время было для меня практически нормой, а вот благожелательные хозяева мои уже с трудом прятали зевки. Еще бы, подъем в армии, как известно, один на всех — шесть часов утра! Мне, кстати, предстояло встать еще раньше, чтобы к побудке уже стоять наготове возле камеры.
Следующий день прошел строго подчиненный армейскому распорядку. На завтра были запланированы интервью с городским начальством, которое тоже приняло определенное участие в судьбах современных «сынов полка». Это было скучно, но необходимо.
Глава местной администрации Геннадий Иннокентьевич Сидоров был в кабинете не один, когда секретарша пригласила меня. Напротив стола, из-за которого мне навстречу поднялся хозяин кабинета, в глубоком кресле вальяжно развалился невысокий плотный человек совершенно определенной наружности.
Почему-то бандиты — столичные ли это авторитеты, провинциальные ли братки — имеют какое-то неясное, но вполне уловимое сходство. Не хотелось бы в данном случае говорить о родстве души — как-то цинично, но чем иначе-то объяснить? Так вот, гость, чувствовавший себя в этом властном кабинете, как на своей кухне, принадлежал именно к этой категории. Впрочем, меня это не касалось никаким боком, поэтому, вежливо улыбнувшись на его приветствие, я больше не забивала себе им голову.
Но, как оказалось, напрасно, потому что у него-то были как раз совсем иные намерения касательно меня. По завершении двадцатиминутного интервью, из которого в эфир я собиралась взять от силы секунд двадцать, Сергей Петренко, бизнесмен — так он отрекомендовался при знакомстве, начал более чем настойчиво приглашать меня и, конечно же, моих коллег — жест в сторону навостривших уши мужиков, на свою «фазенду».
— Прямо на берегу стоит. Порыбачим, отдохнем. Будет чего после поездки вспомнить. Я пришлю за вами машину.
Желание похвастаться потом в кругу своих корешей знакомством с известной столичной журналюжкой было понятным и вполне достойным оправданием его настойчивости. Глядя на оператора и админа, я полностью отдавала себе отчет, что они не поймут моего отказа, и оставшийся командировочный день превратится для меня в настоящий ад. Скрепя сердце, я согласилась. Тем более, что и подоспевший хозяин кабинета поддержал приглашение бизнесмена Петренки, расписывая в самых радужных тонах красоту мест и количество рыбы, ловить которую, кстати, я просто-таки терпеть не могла.