Собрав всю силу воли, Чейни ответил: «Мне кажется, Вы ошибаетесь, г. Паладин. Возможно, я тоже. Может быть, когда сюда прибудет ваш адвокат, мы всё выясним, а может быть, и нет. Вероятнее всего нет. Так что прислушайтесь ко меня, и ради Бога включите свои мозги. Я предоставил Вам Миранду Вонинг. Вы сказали, что хотели, чтобы здесь присутствовал ваш адвокат. Если бы здесь был включён магнитофон, я бы запорол всё дело. Вашему адвокату стоило бы сказать только одно слово, и Вы бы отсюда свободно вышли, чтобы там не сталось с Карсоном… А я мог бы ехать работать охранником в один из тех маленьких блошиных городков у границы.»
«Вы сами это сказали», — ответил Паладин, «Я не адвокат».
«Но… Убедите меня», — говорили его глаза. Да, давайте об этом поговорим, давайте посмотрим, не можем ли мы договориться, потому что Вы правы. Это всё странно. Так… убедите меня.
«Ваша мать жива?» — спросил резко Чейни.
«Что — да, но какое это имеет отношение к…»
«Вы говорите со мной, или я завтра лично беру двух полицейских с мотоциклами, и мы втроём едем её насиловать!» — крикнул Чейни. «Я лично возьму ее за задницу! После чего отрежем ей сиски и оставим их на передней лужайке! Так что лучше тебе заговорить!»
Лицо Паладина стало белее молока: настолько белым, что отливало голубизной.
«Поверили?» — спросил Чейни мягко. «Я не сумасшедший. Вашу мать я насиловать не собираюсь. Но с подобным заявлением на магнитофонной плёнке, ты мог бы сказать, что ты тот самый парень с холма, поросшего травой из Далласа, и полиция Бурбанка скроет плёнку. Я хочу поговорить с тобой, парень. Что тут происходит?»
Паладин тупо покачал головой и сказал: «Не знаю».
В комнату, находившуюся за большим зеркалом, вошёл Джакоби. Там же находились лейтенант МакЭшерн, Эд Макмахон (все еще выглядевший удивлённым), и группа технических работников из банка по высокотехнологическому оборудованию. Прошёл слух, что начальник полицейского отделения Лос-Анжелеса и мэр наперегонки помчались в Бурбанк.
«Он говорит?» — спросил Джакоби.
«Думаю, что скоро», — ответил МакЭшерн, быстро посмотрев на Джакоби, когда тот входил. Теперь его взгляд вновь сосредоточился только на окне. Пока мужчины расселись, с другой стороны зеркала произошли некоторые изменения: Чейни закурил и расслабился, Паладин был возбуждён, но старался себя контролировать. Через стекло он выглядел слегка подавленным. Через первоклассные динамики Бозе, стоявшие в каждом углу помещения, отчётливо и без искажения были слышны их голоса.
Не отрывая глаз от стекла, МакЭшерн сказал: «Выяснили кто его адвокат?»
Джакоби произнёс: «Телефонный номер на карточки принадлежит уборщице Хоулэнд Мур».
МакЭшерн бросил на него быстрый взгляд.
«Судя по голосу, она чёрная, из дельты Миссисипи, мне кажется. Было слышно, как кричали и дрались дети. Правда она не говорила „Я вас покалачу, если Вы не успокоитесь!“, но к этому всё шло. Этот номер у неё три года. Я дважды перенабирал.»
«Господи», — вырвалось у МакЭшерна. «По номеру в офисе пробовал?»
«Ещё бы», — ответил Джакоби. «Оставил сообщение на автоответчике. Вы думаете Контэль хорошая фирма?»
Серые глаза МакЭшерна снова обратились в сторону Джакоби.
«Номер на лицевой стороне карточки одной довольно большой брокерской фирмы», — спокойно продолжил Джакоби. «Я просмотрел всех адвокатов в „жёлтом справочнике“. Там нет никакого Альберта К. Делламса. Самый близкий — Альберт Диллон. И ни одной похожей юридической фирмы.»
«Боже, смилуйся над нами», — прошептал МакЭшерн. Тут со стуком открылась дверь, и в комнату ввалился маленький человек с лицом обезьяны. Стало ясно, что гонку в Бурбанк выиграл мэр.
«Что здесь происходит?» — спросил он МакЭшерна.
«Не знаю», — ответил тот.
«Хорошо», — произнёс Паладин устало. «Давайте поговорим. Я себя чувствую так, детектив Чейни, как человек, который только что провёл два часа или около того в каком-то головокружительном луна-парке. Или как если бы кто-то подсыпал мне в стакан ЛСД. Поскольку протокол ещё не ведётся, задавайте свой вопрос»,
«Хорошо», — сказал Чейни. «Как Вы прошли в комплекс, и попали в студию C?»
«Это уже два вопроса».
«Прошу прощения».
Паладин еле-еле улыбнулся.
«Я прошёл на территорию и на студию», — продолжил он, «так же само, как и проходил туда последние двадцать лет. По моему пропуску. Плюс тот факт, что я знаю здесь каждого охранника. Чёрт, да я прослужил здесь дольше, чем большинство из них».
«Могу я посмотреть на пропуск?» — спросил Чейни. Голос у него был тихий, но пульс частым.
Какое-то мгновение Паладин смотрел на него с осторожностью, затем вновь вынул бумажник из кожи ящерицы. Секунду в нём покопавшись, он бросил на кофейный столик совершенно соответствующий форме пропуск служащего ЭН-БИ-СИ.
Пропуск был правильным во всех отношениях, и всё же….
Чейни развеял дым, взял пропуск, и осмотрел его. Пропуск был из пластика. В углу красовался логотип ЭН-БИ-СИ в виде павлина. Фотография была тоже Эдварда Паладина. Высота и вес были в норме. Конечно места для указания цвета глаз, волос, или возраста не было; ведь Вы имеете дело с самим собой.
Единственная проблема с пропуском состояла в том, что он был оранжево-розового цвета тогда, как у служащих ЭН-БИ-СИ, они были ярко красными.
Пока Паладин искал свой пропуск, Чейни подметил ещё кое-что. «Не могли бы Вы положить на кофейный столик из вашего бумажника однодолларовую купюру?» — попросил он вежливо.
«Зачем?»
«Через секунду я Вам покажу. Пяти, десяти долларов было бы достаточно».
Паладин пристально на него посмотрел и снова открыл бумажник. Положил обратно пропуск, и осторожно вынул однодолларовую банкноту. Затем повернул её профилем к Чейни. Чейни вынул свой собственный бумажник (обшарпанный старый лорд Бакстон с распоротыми швами; его давно уже следовало заменить, но никак руки не доходили) из кармана куртки, и достал свою банкноту. Положил её рядом с купюрой Паладина, а затем перевернул их так, чтобы Паладин увидел их лицевые стороны и смог хорошенько их рассмотреть.
Что Паладин и делал, молча, в течение почти целой минуты. Его лицо медленно наливалось тёмно красной краской…, но и этот цвет через некоторое время слетел с него. Как Чейни позднее предположил, он, вероятно, хотел прореветь: «ЧТО ЗА ЧУШЬ ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?», но с его уст сорвалось лишь полунемое: «Что…»
«Не знаю,» — ответил Чейни.
С правой стороны лежал один доллар Чейни, серо-зеленый, естественно не совсем новый, но ещё не успевший приобрести тот измятый, волокнистый, потрёпанный вид купюры, которая много раз переходила из рук в руки. В верхних углах большая цифра 1, в нижних — маленькая цифра 1. Между цифрами вверху малыми прописными — FEDERAL RESERVE NOTE, а большими — THE UNITED STATES OF AMERICA. Слева от Вашингтона печать с буквой А, вместе со следующей гарантией — THIS NOTE IS LEGAL TENDER, FOR ALL DEBTS, PUBLIC AND PRIVATE. Её выпустили в 1985 году, за подписью некоего Джеймса А. Бейкра Третьего.
Банкнота Паладина была вовсе не такой.
Цифра 1 во всех четырех углах была такая же; надпись — THE UNITED STATES OF AMERICA тоже совпадала; точно такой же была и гарантия о том, что данная банкнота могла быть использована для оплаты всех государственных и частных долгов.
Но эта банкнота была ярко голубой.
Вместо надписи — Федеральная резервная система — в ней было написано ВАЛЮТА ПРАВИТЕЛЬСТВА.
Вместо буквы А красовалась F.
Но самым большим изменением, которое и привлекло внимание Чейни, был портрет мужчины, так же, как и портрет мужчины на купюре Чейни привлёк внимание Паладина.
На серо-зеленой купюре Чейни был Джордж Вашингтон.
На синий же купюре Паладина красовался Джеймс Мэдисон.