Аслан хотел еще посидеть с потешным Йозефом, и они пошли к нему в гости. Алексей подошел к нему и тихо сказал:
– Братан, понимаешь, Марта боится темноты…
– Еще бы! Как не понять? – широко улыбнулся он, подмигнув ему. – Хорошо, что ты меня с бабушкой не оставил. Вашей щедрости, сэр, нет границ.
– А вы, сэр, такой догадливый! Аж противно…
Аслан погладил улегшегося в ногах Азора.
– Нам тоже не будет холодно, правда? Укутаемся каждый в свое одеяло и будем спать. Посидим только немного с Йозефом – и баиньки.
Обняв друга и улыбнувшись Марте, он в сопровождении того же радостно виляющего хвостом Азора пошел за Йозефом к нему домой.
18
…Батальон, несколько часов назад штурмовавший центр города в направлении президентского дворца, отходил назад. Отходил истрепанный, измотанный, потерявший более половины личного состава и техники, уступая место свежим силам, готовым бросить в пекло новую порцию пушечного мяса. Марта видела, как из чрева уцелевших боевых машин выносили тела раненых и убитых, кого успели взять «на броню». Некоторые из них были страшно обезображены: без рук и ног, в крови, с простреленной грудью и головами, без сознания и вовсе бездыханные… Кто-то стонал, кто-то кричал, звал на помощь, заходился в крике. А кто-то сидел молча, с отрешенным взглядом, вперившись в одну точку, не в силах отойти от того, что видел там, откуда только что вернулся живым и не веря в это. Их однополчане давали им закурить, хлебнуть спирта или водки, чтобы помочь хоть немного успокоиться от пережитого.
Раненых тут же перекладывали на санитарные и наспех сбитые самодельные носилки и быстро несли к развалинам бывшей больницы: там в уцелевших подвалах работали полевые хирурги, борясь за жизнь своих изувеченных пациентов. Убитых и тех, кого не удалось спасти, укладывали снаружи на деревянные настилы, накрывая быстро коченевшие безжизненные тела окровавленными простынями и таким же окровавленным брезентом. Они не нуждались ни в чьей помощи и ожидали лишь одного: своей идентификации перед тем, как их тела навечно запаяют в специально приготовленные цинковые ящики.
Марта шла, увязая неуклюжими солдатскими сапогами, в которых была обута, в непролазной январской грязи, превратившейся под колесами и гусеницами боевой техники в сплошное месиво, где увязали не только люди, но и все, что передвигалось. Она ходила между обгоревшими, обстрелянными боевыми машинами, с многочисленными следами вмятин от попавших в них пуль и осколков, подходя то к одному, то к другому бойцу, в глазах которых видела способность ответить на ее один–единственный вопрос:
– Репортер с вами? Где репортер?
Алексей ушел с этим штурмовым батальоном, не вняв просьбам и мольбам Марты не рисковать жизнью и не идти туда, где шли яростные уличные бои. Он был неумолим. Он рвался словно одержимый, не внимая никаким мольбам и доводам. Защитив себя только бронежилетом и каской, он сложил в такой же десантный рюкзак, с каким готовились идти на штурм бойцы, свою аппаратуру. Наспех обнял Марту и, пообещав скоро вернуться, запрыгнул в люк бронетранспортера.
– Репортер с вами? Где репортер? – сильно волнуясь, словно заклинание повторяла она, обращаясь к бойцам. Те в ответ лишь тупо молчали, не в силах сообразить, что нужно было этой заплаканной молодой женщине в армейских сапогах и поношенном солдатском бушлате без всяких знаков различия. Другие злобно ругались, а кто-то вообще никак не реагировал на ее слова и мольбы, совершенно уйдя в себя. Лишь один из офицеров, обхватив руками перебинтованную голову, смог ответить ей что-то вразумительное:
– Был, вроде… Такой… Весь обвешанный фотоаппаратами… Как новогодняя елка… Еще шутили над ним. Они засели в гостинице. По ним сильно гранатометчики работали. Никого не осталось… Всех перебили… Так что не рви сердце. Здесь война, а не карнавал…
– Этого не может быть! – забыв, что перед ней сидит раненый, Марта начала трясти офицера за плечи. – Он не солдат! Он репортер! Это его работа!
Офицер поднял на Марту уставший взгляд:
– Девочка, на войне у каждого своя работа… А пуля не разбирает. Она дура… Ее выпустили – она и летит: одному в сердце, другому в голову… Кому куда. Так что, девочка, лучше не совать свой нос туда, где свистят пули. Тебя надо пожалеть, но… На всех жалости не хватит. У меня там два взвода полегли. Отвоевались, даже не успев повоевать. Только пороху нюхнули. Вчера смеялись, под гитару пели, домой письма писали, а завтра сами туда полетят… В цинковых гробах…
Марта не верила тому, что говорил офицер. Хотелось кричать, что это все неправда, что Алёша жив, но офицер, обхватив голову, имел право на свою правду – ту, которую он видел своими глазами. Марта пошла дальше в надежде разузнать хоть что-нибудь о судьбе своего друга. Но снова услышала за спиной голос офицера: