— Это строительный инструмент какой-нибудь? — шепотом поинтересовалась Серафима.
Марина не ответила.
— Мне нужен Миша, — сказала она медведю, остановившись от него в нескольких шагах, — я должна передать ему важную посылку.
Тот внимательно, будто бы с удивлением, посмотрел на говорящую, почесал живот под майкой и вдруг пропал в здании склада. Тут же обратно выбрались уже три медведя. В другой ситуации эта сказка про Машеньку наверняка показалась бы Марине забавной, но в лапах бурые держали, словно дротики, заостренные металлические трубки.
— Мне нужен Миша, — повторила Марина теперь уже для всей бурой делегации, — я к нему от Коробейника с посылкой.
Два новых медведя были без маек. Правая лапа того, что покрупнее, испачкана чем-то черным, а второй весь вывалян в опилках. Он пытался слизывать длинным языком стружку, налипшую на морду, после чего, кажется, жевал получившуюся древесную кашу.
— Нет Миши, — рыкнул чернолапый. — Передай своему: умер он.
— Как умер? — зачем-то спросила Марина. — Когда?
— Умер, — повторил теперь уже вывалянный в опилках, — надорвался. Скажи, что теперь нет Миши и сюда ходить не нужно. Мы здесь работаем.
— Подождите, а никто больше не знает… — начала было Марина и осеклась. Дура, подумала она. Даже если кто-то из них имеет контакты с партизанами, они все равно не скажут. И я не знаю, зачем эти записи. И не знаю, кому их надо передавать. Бред, надо возвращаться.
Марина дернула Фиму за рукав.
— Пошли? — спросила она. Фима кивнула.
Они поковыляли обратно, чувствуя, как медведи пристально за ними наблюдают, и слыша, как они тихо что-то друг другу рычат.
— Я, наверное, выброшу эту коробку, — произнесла Марина, — теперь в ней точно нет никакого смысла.
— Даже не думай! — зашипела на нее Фима. — Мало ли что там за информация. Лучше мне отдай.
— Тебе-то зачем?
— Не знаю. Но выбрасывать — глупо.
Марина хотела сказать, что раз Фиме это надо, пусть сама и тащит коробку, но тут со стороны моря раздался настолько оглушительный свист, что она схватилась за уши. Свист резко оборвался, и вслед за ним послышались хлопки выстрелов. Они были далекими, но вполне отчетливыми, и Марина с Фимой припустили с удвоенной скоростью к тому месту, где у машины нервно бегал капитан.
— Давайте живо! — с испугом оглядываясь по сторонам, кричал он. — Живо!
Добежав, они прыгнули в джип, и капитан тут же рванул с места. Теперь он поехал какими-то немыслимыми закоулками, лавируя между горами мусора и сваленных ржавых бочек. Здесь вообще не было дороги, а только куски провалившихся и засыпанных щебнем плит. Машина подпрыгивала и поднимала тучи плотной белесой пыли, поминутно рискуя оставить колеса медведям на память. Хлопки сменились пулеметным стрекотом и тревожными — до тошноты — завываниями сирен.
— Что это такое? — крикнула Марина, когда джип вырвался за склады и начал карабкаться в гору.
— Партизанская вылазка, — вцепившись в руль и не оборачиваясь, ответил капитан. — Пытаются грабить стройку. Сволочи, знали, что сегодня новую технику выгружают. Вот все время они знают.
Марина оглянулась и увидела пляшущий на воде гигантский факел — видимо, один из подбитых партизанских кораблей.
— И часто они так? — снова крикнула она.
— Раза два в неделю.
Выбравшись за периметр порта, сунув капитану тысячную бумажку и оказавшись на заднем сидении «Чери» на тихой Греческой, Марина и Серафима все еще не могли прийти в себя.
Фима отослала водителя в магазин и просто смотрела на переднее кресло.
— Я знала, что у них тут бардак собачий, но что среди бела дня пулеметы лупят — это, конечно, нарядно, — наконец произнесла она.
— И нигде об этом не говорят, — тихо продолжила Марина.
Фима высунулась в окно и зажгла сигарету.
— Ну а где об этом должны говорить? — раздраженно спросила она. — Паника же начнется.
— Тогда зря удивляешься, что никто ничего не знает, — так же тихо сказала Марина.
— Маруся, ну наверху-то в курсе.
— Откуда? Им ведь ты и рассказываешь.
Марина нарочно отпустила машину за два квартала до дома, ей захотелось пройтись пешком, к тому же нужно было купить продукты. Она вышла на проспекте Матерей, напротив больницы. Мерзнущие на троллейбусной остановке люди с завистью и злостью проводили взглядом рванувший с места «Чери». Марина пошла в сторону «соток» — прилипших друг к другу многоэтажек с номерами за сто. Дорога шла слева, по другую ее сторону стояла тускло подсвеченная снизу Третья Мать — последний из памятников матерям, самый странный и даже страшноватый. Трехметровая железная женщина имела вполне человеческую голову с большими раскосыми глазами и длинными волосами, при этом ее тело лишь обозначалось каркасом из гнутых металлических ребер. Казалось, что памятник то ли не закончили, то ли, наоборот, начали разбирать. Еще более странным открытием становилось то, что в животе женщины сидит каркасный младенец, уже без лица и каких-либо отличительных черт. Во времена Марининого детства памятник называли «терминатор-мамой», а как называют его нынешние дети, она не знала.