Из салатового сарафан Марии стал зеленым. Ткань прилипла к ее бедрам и худым ногам. Она снова закатала подол до колен, как в первую нашу встречу. Несуразность того момента лишь на мгновение уколола меня, а потом отпустила, будто ее и не было.
Мы молчали, удаляясь от пляжа, но тишина больше не давила на меня. Я смотрел, как двигаются под блестящей кожей острые лопатки Марии и как вода сбегает с ее волос, теряясь в складках мокрого сарафана.
Мы прошли еще дюжину метров и уселись прямо на песок, зарыв в него ноги. По небу плыли рваные облака, их края подсвечивались убывающей луной. Море поражало спокойствием. Казалось, что оно почти не издает звуков, только далекий ровный шорох.
Мария откинулась назад на локти, и к волоскам на ее предплечьях тут же приклеились песчинки. Она скрестила босые ноги, мохнатые от песка, и посмотрела вперед. Там ничего нет, только открытая вода до самого горизонта, но она смотрела так, будто видит больше. Мне не удалось оторвать от нее взгляд.
— Уилл?
— М?
— Откуда там та канатная штука?
Понимаю, что уже успел задаться этим вопросом. Ее построили недавно, хотя и после высоток, но до начала панорамы. Может, кто-то из строителей. Может, даже кто-то из тех, кто сооружал аттракционы для детской среды. А то, что Ивлин узнал про нее, не удивило меня вовсе.
— Правда, было здорово?
Я посмотрел на Марию. Ей будто бы и не нужно было слышать от меня ответы. Ей было достаточно, что вопросы заданы и я о них подумал.
— Это было очень здорово. — К моему удивлению, при этих словах перед глазами у меня встала картина сцепленных под водой рук.
Я опустил глаза на руки Марии. Бледные кисти с большими ладонями просеивали песок в ленной истоме. У нее были длинные пальцы с выпирающими костяшками. Фаланги казались такими тонкими, но совсем не были такими на ощупь. Я отзеркалил позу Марии и, повинуясь какому-то неведомому порыву, проехал по песку рукой к ее руке. Я успел затормозить в последний момент. Между нашими ладонями осталось несколько сантиметров, и кожей я ощутил песчинки, отлетающие от ее пальцев.
— Ты молодец, что решился на прыжок. Тогда, днем.
Я подсмотрел за Марией, когда она это произносила. Она выглядела довольной.
— Это было сложно. — Признался я. Моя честность подкупила Марию, и она отвернулась от горизонта, чтобы, наконец, посмотреть на меня.
— Тогда почему ты это сделал?
Под ее долгим взглядом мне стало тяжелее соображать и следовать чистосердечному курсу исповедования.
— Боялся остаться один, наверное. Ты уже уплыла так далеко.
Какое-то время она обдумывала мои слова. Смотрела на меня, не моргая, словно изучала. А потом задала вслух этот самый сложный вопрос:
— Зачем же ты изобрел этот чемодан, Уилл?
Логичный простой вопрос сорвался с ее губ и упал камнем на мои плечи. Мою грудь сдавило, когда я задумался над ответом. Наверное, мне казалось это правомерным, последовательным. Ведь начальство попросило меня изобрести его. И решение об эвтаназии было принято на основаниях собранной статистики по населению. Сами люди проголосовали за конец. По крайней мере, большинство из них. И мы знаем, что случится после — новый эволюционный виток. Жизни нашей вселенной хватит на еще один.
Но доводы рассудка не прогоняют стыд. Моя совесть терзает меня, когда я смотрю на творящих белиберду детей, на тех редких воспитателей, которые не чают в них души, на Ивлина, который так строго сказал мне: «У нас с тобой, друг, нет детей». И на Марию, конечно же. Больше всего мне стыдно, когда я смотрю на нее. Прямо сейчас она не отводит чистого взгляда открытых глаз, и я еле выдерживаю его, чувствуя, как опускается мое сердце, как наливаются свинцом руки и ноги, и как меня бросает в жар.
И я произнес единственное, что смог назвать правдивой причиной.
— Я не знаю.
Сказал и будто выдохнул приговор.
Значит, ощущение цели — моя мнимая мимолетная мотивация — прошло, и остался только результат моей работы и его губительные последствия.
Не в силах больше выдержать и секунды ее взгляда, я подтянулся и опустил голову между колен. Ошеломляющая истина обухом ударила меня по голове, но мир вокруг остался нем к кардинальным изменениям моего сознания. Волны мурчали, накатывая на берег, а деревья негромко играли с ветром. Все продолжило движение, в то время как буря внутри меня перевернула все вверх тормашками.