— Итак, вы с Марией решили бежать.
Я в изумлении вдыхаю и, поперхнувшись, ладонями утираю брызнувшее носом молоко. Ивлин резко встает с дивана и отходит к окну, оставаясь ко мне спиной и уткнув руки в бока.
— Отвечай уже.
Никогда прежде я не замечал за Ивлином грубости, но сейчас его голос звучит холодно. Мне хочется инстинктивно уменьшиться в размерах, пропасть с радаров его возмущения. Я набираюсь храбрости и коротко соглашаюсь. Ив тут же взрывается.
— Серьезно?!
— Что?
— Не коси под идиота, ты, ученый!
Последнее слово Ив еле подобрал, прожевав кое-какие похлеще. Он подошел ко мне, и я поднялся на ноги, хотя все еще чувствовал в них слабость. На лице моего друга не осталось ни следа привычного добродушия. Разительная перемена подействовала как пощечина.
— Это была ее идея?
— Не имеет значения. — Я сам удивился, как жестко прозвучал мой голос.
— Тебе не нужно защищать ее, не она создала этот чертов чемодан!
Ивлин тычет пальцем в пол у моей ноги, будто «чемодан» все еще стоит рядом, как в тот день, когда я показал его Иву. Я припоминаю, что тогда Ивлин похвалил меня и выбежал из моей лаборатории так быстро, что даже не успел хлопнуть меня по спине.
— Не я один проголосовал за эвтаназию! — Почему-то я повышаю тон, начиная защищаться. — И не я предложил ее, к тому же.
Ивлин заводится так сильно, что делает неопределенное движение в мою сторону, будто хочет ударить. От искреннего удивления я не успеваю даже отклониться. Продолжаю оправдываться:
— Это не моя идея.
— Это неважно, Уилл! Никто, кроме тебя, пока не смог бы создать этот чемодан!
— Но ведь было голосование…
— Я был против.
Повисает молчание. По сравнению с тем шумом, что мы оба создали за последние несколько минут, тишина кажется оглушающей. Я тупо смотрю на Ивлина и впервые вижу, как болезненно он реагирует. Я чувствую, как сожаление, накопленное с того момента, как я начал подозревать, что мы поступаем неправильно, шевелится внутри меня. Мою грудину сжимает спазм, от которого все мое тело прошибает лихорадка.
— Ты был против? — Тупо повторяю я.
— А ты был за.
Ивлин произносит это с такой горечью, что мое лицо заливается краской.
— Мне до сих пор трудно в это верить. Что было не так? — Ивлин смягчает тон, когда своими глазами-сканерами видит пожар внутри меня. — Почему ты проголосовал за?
Я потупился, пытаясь наскрести аргументов для ответа. Оглядываясь на события последних двух лет, я не смог отметить ничего толкового. Анализу не поддавались ни мои бестолковые скитания, ни время, которое я проводил с целью. С моей текущей позиции все мои предыдущие годы были пустыми, но это все еще не стоило принятого решения.
— Я не знаю, что сказать, Ивлин.
Ив несколько раз кивнул, так и не найдя для меня слов. Он отвернулся и отошел снова к окну, и я расценил это единственным верным образом: мой друг больше не мог смотреть на меня. В грудной клетке снова защемило.
Я вспомнил, как себя почувствовал, создав расщепитель. Лучшим существом на свете. Сейчас я осознал, что был противоположно далек от правды и что Ивлин сразу подумал иначе. Вот почему он старался не отходить от меня после того, как все было решено. Приходил, играл со мной в шахматы, водил на прогулки. Он думал, что я переживаю из-за того, что сотворил, а на деле я сожалею об этом лишь сейчас, когда Мария открыла мне глаза, когда я сам почувствовал интерес, когда последствия перестали работать на меня, а стали угрожать. А все эти счастливые лица детей и других людей, довольных жизнью, которые голосовали против, не разбудили во мне сожаления. Его разбудил лишь мой эгоизм.
Именно это сегодня понял Ивлин.
Я видел его размытое отражение в стекле, за которым виднелся чуть подсвеченный пляж. Организаторы нового дня панорамы готовили свои аттракционы для тех, кто скоро умрет, потому что большинство устало и проголосовало за. А на сколько их было больше? И имеет ли это значение вовсе?
Прежде чем моя голова дошла до этого, мое сердце завелось. Я снова перевел взгляд от пляжа к отражению Ива в стекле и произнес:
— Я знаю, о чем ты думаешь.
В отражении засверкали два сканера. Я закончил мысль:
— Как можно быть таким умным и в то же время таким тупым.
По стеклу проползла неуверенная и отчасти злорадная усмешка. Видеть ее в свой адрес, да еще и от Ивлина было больно. Но и поделом мне.
Глава 10
Думать было некогда. Теперь времени осталось только на действия.
Быстрый душ, чтобы смыть соль и сомнения, отрезвил меня. Я не взял из номера ничего, но надел один из своих строгих костюмов. Расчесываясь, я осмотрел себя в зеркале, будто бы видел этого человека впервые. Я не смог улыбнуться своему отражению. Никакого снисхождения, Уилл Уоксон.