Черный вдавил сигарету в пепельницу. Вынужденно, через силу улыбнулся.
— В общем, честно скажу: никогда в жизни так не боялся… Едем, а я даже не смотрю, куда едем… На Петроградской оказались, притормозили… Строгов говорит: мол, забудь все, что видел и слышал, и ступай обратно. Пивка по дороге дерни. Можешь и водочки стакан зацепить… А вернешься в офис — звони в полицию. Скажешь, что выходил пива попить, а когда вернулся — нашел в кабинете труп. Понял? Я говорю: понял.
— А тот, второй, говорил что-то?
— Нет. Сидел всю дорогу молча, держал свой обрез между колен… Кажется, жевал резинку.
— А водитель?
— А ему вообще до лампочки. Он ж не в курса́х был — что там да как… Короче, я все сделал, как велел Строгов. Пришел в офис. Вызвал полицию. На удивление быстро приехали… Я им рассказал всё, как Игорь Васильевич научил. А они в ответ: ты что — дурак? Или нас за дураков держишь? Дескать, твое счастье, что ты человек в возрасте, да еще и капитан второго ранга. Иначе мы бы тебя носом в развороченный затылок Тищенко сунули… А вы тот затылок видели?..
Трупа Петрухин, разумеется, не видел. Но очень хорошо представлял, как выглядит голова человека после выстрела из обреза с близкого расстояния…
— …Ф-фу!!! Накурили-то! Впору топор вешать! Неужели нельзя хотя бы раз в полчаса проветривать?!
Бесцеремонно вклинившись в процесс мужицкого мозгового штурма, на кухню, на правах хозяйки дома, заглянула младшая сестра Купцова — Ирина.
То была высокая, миловидная барышня, с не по годам развитой фигурой и несовременной, но совершенно очаровательной, цвета воронова крыла, косой, небрежно перекинутой через плечо. Эдакая селянка — кровь с молоком! — невесть как очутившаяся в урбанистических унисекс-джунглях. На руках Ирина держала глакодшерстную рыжую кошку. Выражение морды которой свидетельствовало о глубоком неудовольствии вечерним визитом незнакомца, беспардонно оккупировавшего ее законную территорию.
— Мы проветривали! Буквально десять минут назад! — принялся смешно оправдываться Купцов. В делах бытовых и житейских своей деловой и дюже бойкой сестренки он, похоже, откровенно побаивался. Хотя по возрасту вполне мог годиться Ирине в отцы. В те, которые «по раннему залёту». — Вот честное слово! Правда, Дим?
— Истинно так! — улыбаясь, подтвердил Петрухин.
— Ну не знаю, как вы тут проветривали, — проворчала сестрица, — если вон Муську от дыма уже просто тошнит.
— Она сама виновата. Не фига ей тут под дверью тереться, мужские разговоры подслушивать.
— Ничего она и не подслушивает. Она есть хочет, а войти на кухню боится.
— Лёнька, у тебя скотина не кормлена, а ты молчишь! Ладно, сейчас уладим. — Петрухин подхватил с тарелку жирный кусочек скумбрии и метко зашвырнул его в кошачью миску. — Гуляй, Маня!
Животина стремительно соскочила с хозяйских рук и пулей метнулась за деликатесом. Однако Ирина оказалась еще проворнее и перехватила кусок перед самым кошкиным носом. После чего строго зыркнула на Петрухина:
— Дмитрий Борисович! Да вы что?! Она ведь у нас только сухой корм ест. У нее на рыбу аллергия.
— У кошек аллергия на рыбу! Куда катится этот мир?
— Вот и я о том же! — угоднически поддакнул Купцов. — Совсем избаловала животное.
Презрительно фыркнув, Ирина подошла к настенному шкафчику, достала оттуда пакет с вискасом, отмерила в мисочку невеликую горку «кошачьего сухофрукта» и поманила кошку в комнату:
— Пойдем отсюда, Мусенька. И не слушай, что говорят эти глупые дядьки. У них от пива их дурацкого соображение совсем в отключке.
— Сеструха у тебя, оказывается, совсем невеста, — проводил их взглядом Петрухин. — В каком классе-то уже?
— Одиннадцатый. Через месяц — выпускные.
— Охренеть!.. Кстати, о «соображениях»: так что ты обо всем этом думаешь?
— Думаю, ты прав, Димон: скотство оно и есть.
— В каком смысле?
— Вот встретишь на улице морского офицера: черная форма, золото… Во, думаешь — о-го-го! Крейсер, субмарины. Мощь и гордость державы! А держава загнала его в клоповник с наркоманами и плюнула на него. А он теперь каждый день думает: изнасилуют его жену и дочку или только ограбят?.. Тьфу!
— А-а-а, вот ты о чем!.. М-да, товарищ майор, ваши благородные эмоции, в принципе, понятны, но к нашему делу прямого отношения не имеют.