Мы были как никогда добры друг к другу, мы были благоразумны, но в эту чуть посеребренную луной, такую тихую и теплую ночь я почувствовал состояние Элен, близкое к истерике, как чувствуют учащенное биение собственного пульса.
— Хорошо, отложим этот разговор до завтрашнего утра, — сказал я.
Мы молча повернули обратно. Эван уже лег спать, Чармиан тоже ушла к себе. Только старая миссис Шолто бодрствовала, вышивая что-то при свете настольной лампы. Увидев нас, она многозначительно улыбнулась и спросила, хорошо ли в саду.
— Душно, — ответила Элен, — буквально нечем дышать.
— Я не помню еще такого лета, — заметила старая леди и, прищурив глаза, стала сравнивать две нитки шелка. — Нынешнее лето я никогда не забуду. Грех жаловаться на погоду, но поскорее бы оно кончилось. Посидите со мной, или вы тоже устали? Чармиан сказала, что у нее буквально глаза закрываются от усталости, и ушла спать.
В доме стояла густая тишина, чем-то напоминающая монотонный шум водопада, где звук скорее угадывается. Мне показалось, что мы в гроте под многомильной толщей воды.
— Мы побудем с вами, — сказала Элен.
Миссис Шолто кивнула, словно благодаря ее. Игла в ее руке, блеснув, проткнула ткань, образуя новый узор из света и теней.
— Мой сын выглядит сейчас лучше, вы не находите? — нарушила молчание старая леди.
— О, гораздо лучше, — подтвердила Элен. Она не сразу бросила в пепельницу зажженную спичку, от которой прикуривала, и следила, как она коробится, обугливаясь, а золотисто-синий язычок пламени подбирается к пальцам.
— Я горжусь моим сыном. Это может показаться странным, но именно горжусь…
— Вы гордитесь его мужеством, — помогла ей Элен.
— Да. Его отец был мужественным человеком и в минуты опасности вел себя достойно. Но вам это, очевидно, не интересно.
— Нет, что вы, расскажите, если хотите, — поспешил сказать я.
Миссис Шолто послюнявила кончик нитки и чуть улыбнулась.
— Странно, что люди по-настоящему узнают друг друга только в беде. Я никогда не любила вас, Клод. Я не люблю прямых и резких людей. Что было бы с обществом, если бы все были так откровенны. Я не забуду, как вы однажды пришли ко мне и отчитали меня за Хелену. Вы готовы были поверить всему. Представляете, Элен, он обвинил меня в том, что я распускаю сплетни о Хелене, — добавила она с улыбкой. — Он всегда и во всем ее оправдывал.
— Это было давно, — сказал я, — стоит ли вспоминать?
— Ах, забыть нелегко. Вы были резки, Клод, вы всегда были такой. Но теперь, мне кажется, я начинаю уважать вас. Вы преданный брат, я и раньше это говорила. И ко мне вы теперь стали относиться лучше. Для вас, конечно, не секрет, что Чармиан предложила мне жить отдельно, как только все кончится.
— Вам трудно было бы вместе.
— Значит, вы согласны с ней?
— Да.
— Вы и, разумеется, Элен тоже. Я, должно быть, в ваших глазах чудовище, не так ли? — Она произнесла все это с какой-то печальной иронией. — Что же, возможно, у вас есть основания так думать. Дай бог, чтобы у вас была и возможность усомниться в этом.
И с решительным видом она завернула свое рукоделие в чистую салфетку и упрятала в столик.
— Я думаю, пора спать. Во всяком случае, мне. Спокойной ночи, дорогие.
Она вышла, не удостоив нас даже взглядом.
— Господи, как я буду счастлива, когда все кончится! — воскликнула Элен с отчаянием. — Эти тихие сцены, эта горечь, упреки…
— Ты никогда от них не избавишься, если не откажешься от своей затеи.
— Какой затеи?
— Сама знаешь.
— Ты имеешь в виду Эвана?.. Мы ведь решили не говорить об этом сегодня, не так ли?
— Не будем, если тебе не хочется. Но сможешь ли ты уснуть?
Она вдруг резким жестом сорвала с себя жакет и отбросила его, убрала со лба мелкие кудряшки и легла на диван.
— Хорошо, давай поговорим. Я слушаю.
— Он принимает снотворное, которое ты ему даешь?
— Не знаю.
— Ну а как ты думаешь?
— Понятия не имею.
— Ты видела таблетки в пепельнице?
— Я видела их вчера, когда вытирала пыль в его комнате. Чармиан не успевает, а прислуге хватает дел здесь, внизу, — начала она, обрадованная тем, что можно переменить тему.
— Ты уверена, что это мединал?